Цена неравенства. Чем расслоение общества грозит нашему будущему - [7]

Действительно, мировые скандалы, которые разразились вокруг финансовых рынков с начала века, только усиливаются, и в какой-то мере главным их ядром выступает Лондон. Лайбор (Libor, Лондонская межбанковская ставка предложения) – это цифра, играющая основную роль во множестве контрактов – от $300 до $350 триллионов по деривативам, сотни контрактов на миллиардные займы. Посредством отделения процентных выплат от ставок Libor делается возможным автоматическое регулирование повышения и понижения процентных ставок. Считалось, что подобное автоматическое регулирование приводит к более эффективно функционирующим финансовым рынкам. И так бы и было на самом деле, если бы Libor была, как и задумано, объективной и реальной цифрой, отражающей процентные ставки, которые действительно предоставляют друг другу банковские структуры. Но этого не случилось.

Это должно было стать очевидным, когда в 2007 году банки перестали кредитовать друг друга. Всем была ясна проблемная ситуация, в которой они оказались; всем была ясна невозможность установления и собственного финансового состояния, не говоря уже о состоянии каждого конкретного банка. Но если ни один банк не готов давать ссуды, что же в действительности означает «Лондонская межбанковская ставка предложения»? Грубо говоря, это была фикция, придуманная цифра, с опорой на которую и работали западные банки.

По мере того как исследователи все ближе знакомились со структурой Libor, они осознавали, что она была подделкой задолго до того, как рынки официально закрылись. Банки манипулировали этой цифрой, – иногда чтобы получить как можно больше дохода от ничего не подозревающих сторон, иногда чтобы убедить рынок в своей состоятельности в той степени, в какой появилась бы возможность одалживать у других с учётом более низкой процентной ставки. Более примечателен тот факт, что даже после обнародования скандалов, ставкой Libor продолжают пользоваться и производить с её помощью различного рода манипуляции. Даже после того, как рынок показал, что риски банкротства банков увеличились, банки продолжают объявлять о том, что они берут ссуды у других при неизменном уровне процентной ставки, – что, конечно же, является фикцией.

Если Лондон стал столицей глобального финансового арендного поиска, то Испания находится в этом смысле на противоположной стороне. В течение десятилетия перед наступлением кризиса Испания оставалась одной из стран, воспринимавшей в штыки глобальные тенденции; показатель неравенства фактически падал. Однако именно на Испанию пришёлся сильный удар мирового кризиса: с общим уровнем безработицы в 25 % и безработицей среди молодёжи, превышающей 50 %, Испания находится в глубокой депрессии.

Испания иллюстрирует два сюжета. Во-первых, связь между уровнем неравенства и рецессией/депрессией. Так как спад экономики в Испании сохраняется, растёт количество безработных. А с ростом безработицы неизменно уменьшается уровень заработной платы с учётом инфляции. Эти процессы ослабляют спрос – порочный круг, описанный нами в главе 3. Однако в этой токсичной смеси присутствует ещё один ингредиент. Неизбежно при уменьшении ВВП (на момент выхода книги показатель ВВП Испании находился ниже уровня 2007 года) и увеличении безработицы уровень налоговых поступлений снижается и растут расходы на социальный сектор. Увеличивается дефицит бюджета. Как правило, страны могут понизить обменный курс и процентные ставки, чтобы сделать свою экономику более конкурентоспособной; полученное в результате увеличение показателей экспорта поддержит экономику. Однако при вступлении в еврозону Испания лишилась этого важного инструмента, а еврозона, как ни странно, не предложила новых политических инструментов взамен традиционно существовавшего механизма регулирования.

Несмотря на то что свойственные еврозоне проблемы стали наиболее очевидными в Греции, такие страны, как Ирландия, Португалия, Испания, Кипр и Италия, вскоре присоединились к списку стран, столкнувшихся с некоторыми трудностями. Список таких стран ясно показывает, что «заблудилось» не одно государство. Что-то не так в системе. Но диагнозы европейских лидеров полностью провалились, а предписания, которым предполагалось следовать, были ошибочны и в конце концов все стало ещё хуже. Эти примеры иллюстрируют центральную тему глав 3 и 9: макроэкономическая политика (включая монетарную) вынуждена быть в значительной степени ограниченной идеологией. А рыночная фундаменталистская идеология служит интересам верхушки, зачастую за счёт остальных членов общества.

Диагноз, данный европейскими лидерами, делал акцент на финансовом расточительстве, игнорируя тот факт, что два кризисных государства – Испания и Ирландия – имели до кризиса профицит государственного бюджета. Дефицит вызван спадом, а не наоборот. То предписание, которому необходимо было следовать (в его основе лежала предпосылка финансового расточительства), сводилось к аскетизму. И неважно, что примеров стран, выбравшихся из кризиса при помощи аскетичного образа жизни, не существует. В тот момент, когда рост доходов от экспорта не сможет компенсировать расходы государства, аскетизм приведёт к высочайшему уровню безработицы. Однако кризисные страны не могут урегулировать уровень обменного курса, и в условиях глобального спада экспансия экспорта будет в любом случае очень трудным делом. Результат был предсказуем: страны, которые «затянули пояса» – добровольно, как в случае Соединённого Королевства, или под действием обстоятельств, как большинство других стран еврозоны, – оказались в глубоком спаде. И этот спад становится все болезненнее, так как позиции в фискальной политике, на которые все надеялись, не оправдали ожиданий.