Цена добра - [29]

Иван Тхоржевский

«Смерть предстоит всему: она закон, а не кара».

Сенека-младший

Я живу, потому что во мне живет жажда красоты. Я вижу и то, что не видят другие. Для меня и камни живые, и вода целебная. Со мною доверчиво говорят все травы и цветы, что земля дарит нам. Для меня песни поют все птицы. Орлы одиноко летают, бросая на меня тень своих могучих крыльев. Восход и закат солнца слагают для меня ночную песню, серебристая луна и звезды с холодным ярким светом охраняют мой сон.

Я еще в горах, в ауле, окруженном со всех сторон каменными глыбами и вечными снегами. Я бегу по зеленому полю, и жаворонок кружится над моей головой.

Ой, какое счастье, что я вовремя увидела и не наступила на муравья, что тащит на себе пшеничное зерно! Сколько сил и труда он вкладывает, чтобы дотащить его до своей норки. Не знаю, сколько бы я стояла и следила за ним, если бы рядом не увидела дрожащий стебелек василька. На нем сидела пчела, и снова и снова забурлили во мне стихи:

Всем прочим и иным цветам пчела

Цветок голубоглазый предпочла.

Слились их губы – губы двух влюбленных.

На солнце задрожали два крыла.

Сейчас пчеле нектар домой нести.

Цветку – не отрываться от земли.

Цветку кивать вослед пчеле: «Лети!»

Цветку шептать: «Счастливого пути!»

И, когда улетела пчела, цветок еще долго качался. Мне стало грустно: разве можно было пчеле так быстро улететь? Один всего поцелуй!.. И сколько красоты можно было увидеть вокруг, что просто я тонула в этой красоте, восторг хлынул из меня, как брызги фонтана.

Я не заметила, как пролетели годы; не помнила, сколько раз весной я ходила по только что вспаханной борозде; сколько новых родников я находила у подножия скал в горах; сколько раз пила из них студеную воду, набирая ее полными пригоршнями. Сколько раз зимой по снегу каталась с горки вниз, не боясь ничего; сколько раз, стоя под проливным дождем, я впитывала счастье небесного дара и ждала до тех пор, пока не появилась радуга. Мне казалось, что она выходит из моего сердца, и восторгу не бывало предела.

А дождик, словно жемчуг,

На нитке разрывается

И мне в подол, как жемчуг

Рассыпанный, ссыпается.

Переплелась моя коса

С земными стеблями,

И радугу на плечи мне

Надели небеса…

Идут годы. Я влюбилась. Я летала, и кровь кипела, хотелось крикнуть миру: «Посмотри на меня!» Любовь совершенно изменила меня; в людях я видела только хорошее, мне казалось, что все на свете родились красивыми, добрыми, щедрыми и что все влюблены.

В мире

Новость появилась —

В мир любовь моя пришла, —

И к земле звезда склонилась,

И свечу на ней зажгла.

Я,

Возвысившись над бытом,

Этой свечкою горю,

За минувшие обиды

Никого я не корю.

Я рожаю детей и вспоминаю колыбельные песни, которые пела моя мать моим сестрам: наверное, она их пела и мне. Но как вспомнить то, что пели нам?

Я колыбель качаю,

Будто бы шар земной.

Баюшки баю-бай,

Спи, человечек мой.

Баю, моя отрада,

Гордость, печаль моя, спи.

Спи, моя грусть и радость,

Душа и даль моя, спи.

Спит сейчас все на свете —

Ветер не спит да я.

Жизнь кипит… Я до боли чувствую и радость, и горе. Я лучший танцор на свадьбах. Я радуюсь новорожденному, плачу, когда в последний путь провожают умершего. Я до боли люблю эту землю, где звенят роднички, гудят реки, шумит море. Где я собираю первые подснежники, где из лощины гор мне приветливо кивают синие колокольчики, где в каменных гнездах мужают орлята. Я люблю каждую травинку, каждую росинку, сверкающую в зелени листвы.

И почему же я должна покинуть эту землю, ведь я так люблю эту жизнь! Человек должен жить вечно; его любовь, чем больше он отдает ее, тем могучее становится. Я не верю в бессмертие после того, как ненасытная земля поглотила человека. Есть бессмертная память о человеке – творце, но когда его нет, разве ему не все равно, помнят его или нет?

Я хочу жить! Видеть небо и землю, любить людей, смеяться и плакать, протягивать руки навстречу снежинкам, стоять под ливнем. Сидеть на берегу реки, опустив в воду босые ноги, и слушать симфонию жизни…

Сух стебелек, наполнен болью

Был скошен луг. Но вот осталась

Пред скошенной травой в долгу

Немая, грустная, как старость,

Одна травинка на лугу.

Сух стебелек, наполнен болью,

Согнулся, искривился весь.

Он, как старик на поле боя,

Пришел оплакать павших здесь.

Фазу Алиева

«Презирать суд людей не трудно, презирать суд собственный – невозможно».

А. Пушкин

Я стою перед твоей могилой, одета, как ты любил – вся в голубом. Сегодня пятница, ты ведь просил, чтобы я приходила по пятницам в твоем любимом наряде, и тогда ты увидишь меня. Мне нелегко сюда приходить. Я в своем одиночестве бываю, как подсудимая без адвоката, без сочувствующих взглядов. Самосуд – это страшная пытка. Как все изменилось, как ты ушел, когда до меня дошло, что больше никогда тебя не увижу, не услышу твой колючий голос, твои жалобы на головную боль.

– Фазу, у меня мигрень. Это мне досталось в наследство от отца!

– Муса, я это уже слышу тысячу раз. Более достойного наследства не мог он тебе оставить! – смеялась я.

Мне тогда казалось, что ты всегда чем-то недоволен. Это тяготило первые годы нашей совместной жизни, а потом я привыкла, и все превращала в шутку. Когда ты был жив, в моем сердце ты занимал место обвиняемого, а я – пострадавшая. Но Аллах мне дал крепкое, несгибаемое терпение. Никогда у нас дома не было скандалов, упреков. Аллах освободил меня от разрушительного чувства – ревности. Ты проводил по три месяца в Переделкино, писал повести и романы. Мне ни разу в голову не пришла мысль, что у тебя там может кто-то быть. И весь дом, дети, заботы – все было на мне, и закипала обида: почему ты все взваливаешь на меня? Но ни разу я тебе об этом не говорила. Вечная разлука выпрямляет любые прутья и даже кривые бревна обиды.