Цена чести - [15]

— Ну как?

«Ну зачем, зачем тебе это? — подумал Велигой, пытаясь скрыть воспоминания за стеной ледяного молчания. — Зачем? Это ведь только мое, личное… Потому такой печалью отозвалась в душе твоя песня, дурашка, потому что… потому. Не хочу говорить об этом, и все тут. Не буду.»

Куда там! Репейка он на то Репейка и есть! Дурачок смотрел таким умоляющим взором, что Волчий Дух не выдержал, начал оттаивать.

— Тиверцев и в самом деле было всего десять, — сказал он медленно, слова упорно не хотели соскакивать с языка. — Но вот про того, кто им на стену взобраться помог, и как, в твоей песне ни слова нету.

— Так я ж вставлю! — воскликнул Репейка. — Расскажи, а? Кто? Как?

— Нет, — отрезал Велигой. — Про него, ты не боись, и без того песни поют, на его век хватит. А раз про ту историю ничего до сих пор не разболтал, значит не хочет, чтоб знали. А раз так, то и я язык распускать не собираюсь.

Репейка внимательно посмотрел на Велигоя. Не такой уж он был дурачок, чтобы в голове две мысли не могли родить третью… Тиверец. Сам сказал, что был под Полоцком. Воин из ближайшего окружения Владимира… а туда просто так не попадают…

А Волчий Дух меж тем замолчал, а потом вдруг выговорил быстро и зло:

— И в «ноженьки» Владимиру никто не кланялся, хотя бы потому, что князя из на… из них никто в глаза не видел. Ха, пробиться к нему было посложнее, чем к Рогволду! А воеводушки княжьи тиверцев в шею, в шею! «Куды, с вашенскими-то рожами, никак подослал хто? И чо у вас, остолопы нетесаные, за оружия такая? Такою оружией только тараканов пужать… Да с такими дружинниками лучше сразу сдаться…» Тьфу! Долбаки надутые, много от этих воевод хреновых толку потом было! Только приказы материться да пиво пьянствовать, а как до дела, так такую кучу навалили — сами потом не разгребли! А ведь Извек с самого начала предупреждал, что нельзя в лоб переть, нельзя! Нет, как же, там все такие умные, как стадо чугайстырей! Без всякого стенолазания город бы взяли, кабы кое у кого в дупе семь пядь не взыграло… Ха, тиверцы ворота-то по собственному почину открывать по… полезли. Надоело смотреть, как князь со своими раз-з-з… полудурками рать о стены без толку расшибает!

Под конец этой тирады голос витязя почти сорвался на крик, и Репейка окончательно уверился, что Велигой заново переживает события, в которых принимал самое непосредственное участие.

— Ты был в числе тех десяти, — тихо сказал дурачок.

Воин не ответил.

А кругом простиралось бескрайнее поле, мокрое после недавнего дождя…

* * *

Кто знает, почему человек, странное такое создание, готов тысячи и тысячи раз рассказывать о какой-нибудь малозначительной чепухе, но запирается, как на амбарный замок, когда речь заходит о некоем действительно серьезном событии в его жизни… а вспоминать о том не хочется напрочь. Потому, что остался в душе некий осадок, будто сделал что-то не так, неправильно, только вот еще разобраться бы, что…

Полоцк был тогда для Велигоя последней надеждой вернуться в строй. Это случилось уже после того, как погиб варяг Торин, верный старший товарищ и командир, чей меч сейчас покоится в ножнах за спиной… Так получилось, что в одну страшную ночь перестала существовать уже ставшая родным домом застава, сметенная с лица земли неожиданным набегом орды степняков. Немногие уцелели тогда, ох, немногие… А Велигоя — в беспамятстве, с разбитой головой и изуродованным лицом — чудом успели вывезти из развалин крепости, где он и его стрелковый десяток до последней стрелы отбивался от озверевших печенегов. Там еще была дикая рубка среди огня и дыма, и страшный удар палицей по голове, от которого вдребезги разлетелся шлем и разом померкло сознание…

Кому был нужен воин, постоянно падающий в обмороки и мучимый страшными головными болями? Велигоя с честью проводили на покой… Калека двадцати трех весен отроду. Ему некуда было идти. У него никого не было. Он отвык от мирной жизни. Родная весь, где не бывал Боги знают сколько времени, стала совсем чужой…

Спустя год обмороки прекратились, только голова еще напоминала о себе перед сменой погоды. И тут объявился Свирит — старый знакомец, так же как и Велигой отправленный на покой после тяжелого ранения. Ветеран набирал добровольцев на подмогу князю Владимиру, в то время объявившему войну своему сумасшедшему братцу Ярополку. Собрать удалось всего десяток, в котором оказался и Велигой. Он согласился сразу, без уговоров, потому что не мог остаться в стороне…

Велигой наивно считал, что за год бездействия не растерял навыков. И жестоко поплатился. Во время яростной схватки у полоцких ворот, которые он и его товарищи с помощью неведомо откуда взявшегося странного паренька открыли, а вернее просто вышибли изнутри перед конницей Владимира, Велигой схлопотал топором под ребра — только кольчуга брызнула на все четыре стороны вперемешку с кровью… Тогда в багровом тумане, застлавшем глаза, вдруг мелькнули ярым огнем рыжие волосы того мальчугана, летающая ладья которого перенесла их через стену, а затем протаранила городские ворота. Лицо паренька было мокрым от крови и слез, но странный меч в его руках будто бы жил своей неведомой жизнью, разя врагов направо и налево, когда мальчишка заслонил своим телом рухнувшего как бревно Велигоя. Вокруг шел бой, а витязь, в полубеспамятстве распластавшийся на земле, сквозь боль и кровь видел только огонь рыжих волос, и молил всех богов, чтобы следующий вражеский удар не оказался для паренька роковым. Он еще помнил, как Свирит дико заорал: «Велигоя убили!», ветеран приказал оттащить его, сильные руки подхватили, понесли…