Цемент - [16]

Глеб усмехнулся и внимательно оглядел Чибиса.

— Куда к черту — остыл! Хуже. Гнусное место — свалка, скотный двор. Будем говорить прямо, товарищи. Вы хотите взять за горло рабочих и разогнать коз. А где производство? Вы требуете крепкой организации? А где у вас для этого предпосылки? Дайте лозунг о пуске завода, и все пойдет как по маслу. А без этого рабочие будут не рабочие, а свинопасы.

Лухава пренебрежительно фыркнул.

— Героям Красного Знамени, кроме храбрости, нужно еще научиться реальному пониманию вещей.

Чибис сидел, опираясь на спинку стула, холодный и замкнутый, и сквозь пыльный налет на лице нельзя было узнать, следит ли он за беседой или отдыхает скучая.

На щеках у Жидкого вздрагивали складки от улыбки.

— Итак, будем продолжать обсуждение вопроса о топливе.

От слов Лухавы, таких же вызывающих, как и его усмешка, Глеб едва владел собою от раздражения. Жидкий напустился на Глеба:

— Товарищ Чумалов, у нас нет ни полена дров. Мы дохнем от голода. Дети в детских домах вымирают. Рабочие дезорганизованы. Какой тут к черту завод? Что ты городишь ерунду! Не об этом идет вопрос. Что ты можешь сказать о доставке топлива с лесосек? Можно ли использовать для этой цели завод?

— Без топлива, без машин и электричества тут ничего не сделаешь — это ясно.

— Ты говори, как подойти к этому практически.

Глеб помолчал, посмотрел в окно рассеянным взглядом.

— Я думаю, что можно только так: нужно соорудить бремсберг на перевал. Провести организацию воскресников по профсоюзам. Это займет недели две. Раз заработают вагонетки, дров можно навалить сколько угодно.

— Жук цеплялся за Глеба и скалил зубы от радости.

— Сидите вы тут, кубышки… солите, мусолите… А он вот как… утробой… по-рабочему…

Его не слушали, и весь он, привычный, ежедневный, исчезал в буднях, как мелочь. Он всегда был на глазах, но его не видели, и его крики не доходили до слуха.

Жидкий чертил карандашом прямые и кривые линии на бумаге и рассекал их на части. И оттого, что лицо его стало спокойным и скучающим, он вдруг постарел и осунулся.

— Ты  кажется, об этом хотел говорить, Лухава?

Лухава спрыгнул с окна, прошел мимо Глеба и опять возвратился к окну.

— Я был близок к мысли товарища Чумалова. Он формулировал ее лучше меня. Принять его предложение без прений и поручить ему сделать доклад в экосо.

Жидкий встал и бросил на стол карандаш. Карандаш прыгнул к Глебу и упал ему под ноги.

— Утопия, товарищ Чумалов. Брось болтать о заводе: завод — каменный гроб. Не завод, а — дрова. Завода нет, а — пустая каменоломня. Для нас завод или прошлое, или будущее! Будем говорить только о настоящем — о доставке дров.

— Я не знаю, что, по-вашему, утопия, товарищ Жидкий. Если вы не скажете первого слова — завод, его скажут рабочие. Что вы толкуете: завод — будущее или прошлое!.. А на заводе вы были? Знаете, чем дышат рабочие? Почему они грабят завод? Почему дожди и ветры грызут бетон и железо? Почему идет разрушение и громоздится свалка? Рабочий не хочет заниматься антимониями. Плевать ему на барахло, которое валяется без цели и надобности. Вы тут внушаете ему, что завод — не завод, а брошенная каменоломня. Как же ему поступать после этого? И хорошо делает, что обдирает машины: все равно попадает к черту в зубы… Вы его сами толкаете на это. Во имя чего он будет охранять завод? Какой вы идеей его взволновали, чтобы он был не шкурник, а сознательный пролетарий?

Жидкий с живым интересом слушал Глеба и насмешливо раздувал ноздри.

— Завод ты делаешь своим идолом, товарищ Чумалов. Какого черта — завод, когда у нас бандитизм, голод и советские учреждения кишат предателями и заговорщиками? Кому теперь нужен ваш цемент и всякие цехи? На постройку братских могил? Вы агитируете за овладение производством, а мужик прет на город татарской ордой.

— Товарищ Жидкий, я понимаю это не хуже вас. Нельзя подходить к работе без всякой конкретной цели и строить ее на голых людях. Эти методы вашего крохоборства — к чертовой матери: теперь надо бороться за восстановление хозяйства. Пушки уже замолчали. Люди идут по домам, к своему долу. Теперь в разгаре дискуссия о профсоюзах и новой экономполитике. Вопрос этот надо ставить всерьез. Надо обсудить, с какого боку подойти, и организовать подготовительные работы. Мы уже дождались Кронштадта. А махновщина? А казачья контрреволюция? Белогвардейщина спит и видит, как бы накрыть нас врасплох, лопоухих…

Чибис поднялся и пошел к двери. Потом остановился и сказал многозначительно:

— Наш отряд особого назначения — плох. Если говорить о восстановлении завода, почему нельзя поставить вопрос о казарменном положении?

Он отворил дверь и ушел неторопливо.

Жидкий смотрел на дверь и улыбался понимающими глазами.

— Не будем спорить, товарищ Чумалов. Дело — в идее и в организации масс. Правильно.

 Он крепко пожал руку Глебу.

— Выдрессируй, кстати, и Жука, товарищ Чумалов, а то он похож на голодную крысу.

Глеб взял под руку Жука и пошел с ним к двери.

— Товарищ родной!.. Глеб!.. Да мы с тобой, друг, горы ходить заставим… все бурки зарядим… факт!..

А Жидкий дружески крикнул:

— Товарищ Чумалов, не мешает тебе крепко поговорить с Бадьиным, предисполкомом.