Целующиеся с куклой - [66]

Зимой и летом одним цветом

Эмигрант последней волны Эрлих очень любил гостей. Но не просто «очень», «очень» — это было бы ещё полбеды, — он больше всего на свете их любил.

Поэтому целыми днями ходил по улицам русского района и стучался в разные окна и двери. А если к дверям был приделан звонок (то есть практически всегда), он беспощадно в него звонил. Звонил и спрашивал:

— Люба (или, скажем, Пётр Сергеич), ты дома? Нет? А я тебя мечтал в гости пригласить не сходя с места.

За дверями, все, кто знал Эрлиха, сидели тихо, только шептали:

— Это он, это он, мы его всеми фибрам души, в смысле, задницей, чувствуем…

А вне дома соседи тем более разбегались от него на все четыре стороны и прятались по щелям кто куда. Потому что, если не спрятаться, когда Эрлих приглашает в гости, от него не отделаешься ни под каким предлогом. Если ему попасться, он своего не упустит и не отложит в долгий ящик то, что можно туда не откладывать. Обязательно пригласит беспечно зазевавшегося знакомого. А может и силой в гости к себе привести. За шиворот, так сказать, и за грудки под конвоем. Чтобы потом заунывно, под чай и под бой напольных часов, общаться и петь на разные лады старую свою песню, мол, «я всё тут, на чужбине, понимаю, ну, или почти всё. Потому что по большому счёту тут и понимать нечего. Но почему зелена трава? Зима же вокруг в природе, а не что-нибудь другое, более для травы подходящее. Нет, ну можно ли себе представить, чтобы у нас, в Санкт-Петербурге зимой, была так зелена трава? А у них, в Европе, — пожалуйста. И ладно бы она была зелена только зимой, а то ведь и летом та же история».

Да, а когда гости были у Эрлиха в кармане, пили его пресловутый чай и поддерживали из последних сил беседу на тему травы (вздрагивая от каждого удара часов, бивших в любое, удобное для них время), он мог повести себя неуместно. Мог посреди беседы сказать:

— Пойду-ка я, ноги помою с мылом «Русский лес».

Слава Богу, жена всегда вмешивалась своевременно. Она говорила:

— Нет, Сёма, ноги ты помоешь позже. Или завтра.

— Ну хорошо, — говорил Эрлих, — тебе виднее.

И продолжал быть гостеприимным до одури хозяином. В том числе и хозяином положения.

И продолжал вести беседу всё на ту же самую, излюбленную и избитую им тему, потому что вне родины тем для дружеских бесед с гостями катастрофически не хватает, особенно интеллигентным людям родом из Ленинграда (ныне Санкт-Петербург Ленинградской области).

Некоторые гости-новички пытались сбить Эрлиха с темы, спрашивая, например, почему часы бьют вкривь и вкось и на какой свалке он этот биг-бэн в натуральную величину подобрал. Но Эрлих вежливо отвечал, что это часы его далёких предков, вывезенные им из отечества в память о них грузовиком, и неумолимо возвращался к теме, которая одна лишь по-настоящему его волновала: почему у них, у гадов, трава зелена, а у нас — ни хрена? А ему на этот простейший вопрос ботаники ни один гость ответить не мог, и вообще никто не мог ему на этот гнусный вопрос ответить.

Две вещи несовместные

Раньше, дома у себя, в Бишкеке, был Юлик фактически новым русским. При делах, как говорится, он был. Ну и дела сложились так, что понадобилось ему вдруг бежать, захватив с собой только самое необходимое и семью. Юлик быстренько вспомнил мамину девичью фамилию и быстренько стал беженцем от киргизского антисемитизма. И добежал в этом статусе до самой Германии. Вернее, он до неё долетел самолётом «Боинг» «Киргизских авиалиний».

В изгнании Юлик тщательно осмотрелся и понял, что человеку его полёта и ума заняться здесь нечем. То есть совершенно нечем. Тогда устроил он с трудом жену на работу — многие мужчины в эмиграции озабочены тем, что устраивают жён на работу — и занялся вплотную своим здоровьем, подорванным новорусским образом жизни и передовой бишкекской медициной. А чего — больничная касса башляет.

Начал, естественно, с простого — с зубов. И начал безуспешно. В смысле, зубы остались у него без капремонта. Он же человек с юмором, а зубник, перед тем, как приступить к сверловке, дал ему пачку анкет всяких. Будто он его в КПСС собирался принимать, а не в зубах ковыряться. И среди анкет нашёл Юлик длинный перечень болезней, против которых надо было поставить «да» или «нет». Болел, то есть или не болел. Ну, Юлик взял, да и поставил везде «да». В том числе против сифилиса, СПИДа, желтухи, туберкулёза, дизентерии и коклюша. Пошутил он так, с юмором. А немецкие зубники, они шуток не понимают наотрез. Поэтому лезть Юлику в рот зубник отказался — «до полного излечения пациента от всех указанных им в анкете недугов». Объяснить ему, что это была невинная шутка, Юлик не смог. Возможно, из-за недостаточных познаний в чужом языке. Так что зубы пока продолжают болеть.

Но у него же не только зубы болят, в конце концов, у него болезней, если что, — на всех хватит. Тот же радикулит, например. Между прочим, если кому интересно, Юлик может бесплатно поделиться жизненным опытом радикулитчика. Начинает он свои поучительные истории обычно со слов: «Надеваю я, значит это, штаны, и вдруг оно каак пизданёт…».

К сожалению, радикулит его в изгнании не беспокоит. Вроде и не было его никогда. Хотя он, конечно, ещё как был. Но пойди, начни теперь это здесь кому-то доказывать — ноги себе обобьёшь по самый радикулит этот затаившийся. И Юлик, измерив у терапевта своё повышенное давление и свою нормальную температуру, взял направление прямиком к хирургу. Имелись у него для этого некоторые интимные основания.