Цель — Перл-Харбор - [7]

Машина притормозила и свернула в сторону, подпрыгнув на выбоине. Под колесами что-то начало шуршать, мелкие камешки застучали по днищу.

Они съехали с дороги, понял Торопов, и едут в лучшем случае по проселку. Или даже по тропе. Лесной тропе, вон как мелькают тени, как солнечный свет раздробился на куски.

Они едут по лесу.

И это значит… Что это значит?

– Да не волнуйтесь вы так, герр Торопов, – усмехнулся Нойманн. – Сейчас вы все узнаете. Даю вам слово офицера. Вы ведь верите в слово офицера? Хотя… Вам, сотрудникам НКВД, вряд ли знакомо понятие чести. Комиссар может сделать все что угодно ради победы… как это? Коммунизма во всем мире.

– Я не комиссар! – крикнул Торопов. – Я не комиссар! Сейчас нет комиссаров. И НКВД нет! Нет! Мы живем в демократическом государстве! И с Германией у нас хорошие отношения! Вы понимаете? Мы уже двадцать лет… двадцать один год, как не коммунистическая страна. И я…

– Не нужно так нервничать, товарищ Торопов, – засмеялся Краузе и поставил ногу Торопову на грудь. – Если вы уже двадцать лет не коммунисты, то почему с такой нежностью вспоминаете СССР и даже надеваете советскую форму? Вы вот, насколько мы знаем, предпочитаете форму НКВД…

– Я никогда не носил форму НКВД! – задыхаясь, прохрипел Торопов. – Я…

– Он врет, господин штурмбаннфюрер, – с обидой в голосе произнес Краузе. – Он нам врет… Как же так, господин штурмбаннфюрер? Как можно нам врать?

Краузе дурачился, говорил тоном обиженного ребенка, но нога давила Торопову на диафрагму, а нож, кажется, проколол кожу на груди до крови.

– Он еще не понял, что нам врать нельзя, – сказал Нойманн и наклонился, чтобы заглянуть в глаза Торопову. – Нам врать – вредно для здоровья.

– Извините, господин штурмбаннфюрер, – вмешался водитель, – но при чем здесь здоровье? Тем более его. Разговор может идти о боли, о ее количестве, а вовсе не о здоровье. Еще раз извините, за то, что перебил.

– Да, товарищ комиссар… – Нойманн покачал головой. – Общение с вами очень вредно отражается на дисциплине. Младший по званию перебивает меня… Но с другой стороны, он ведь прав. Я был неточен. Действительно, при чем здесь здоровье? Каждое лживое слово обеспечивает вам несколько часов боли. Несколько дополнительных часов.

Нойманн достал из кармана спичечный коробок, взял из руки Краузе нож и несколькими уверенными движениями заточил спичку.

– Вот, казалось бы, – сказал Нойманн, вернув нож подчиненному и взяв спичку двумя пальцами. – Что может быть проще – заточенная палочка. Не кол, заметьте, не клеммы от полевого телефона, приложенные к яичкам товарища комиссара, а всего лишь палочка. Щепка. Но какие перспективы она сулит в руках знающего человека.

Нойманн взял Торопова за руку, тот попытался вырваться, но Краузе переставил свою ногу с груди Торопова на его горло и легонько надавил.

– Вы еще не поняли, что от вас здесь уже ничего не зависит? – осведомился Нойманн, выпрямляя указательный палец на руке Торопова. – Совсем-совсем ничего не зависит… Да не дергайтесь вы так, можно подумать, что в вашем ведомстве такие простенькие фокусы не в ходу. Я думаю, что такая вот милая штучка – первое изобретение человека в области получения правдивой информации. Какой-нибудь питекантроп, загнав себе случайно занозу под ноготь, на всю оставшуюся жизнь запомнил ощущение, и когда ему понадобилось узнать у представителя враждебного племени, где те прячут своих женщин, воспользовался этим рычагом.

Заточенный край спички коснулся ногтя на пальце Торопова. Нащупал плоть. Уперся в границу между ногтем и кожей.

Торопов не видел этого, ему мешала нога Краузе, но чувствовал каждое движение руки Нойманна.

– Не нужно… – простонал Торопов еле слышно.

– Что?

– Не нужно! – громче повторил Торопов. – Пожалуйста, не нужно…

Краузе убрал ногу с его горла, дышать стало легче.

– Вашу фразу следует воспринимать как готовность к ведению беседы? Искренней и честной? – осведомился Нойманн. – Вы готовы отвечать на наши вопросы, ничего не скрывая?

– Да! – громко сказал Торопов. – Я… Я все скажу.

– А если соврешь, то… – неприятно усмехнулся Краузе.

– Я не совру. Я не буду врать! Я скажу… Поверьте мне, пожалуйста, поверьте!

Микроавтобус остановился.

– Сколько у нас еще времени? – спросил Нойманн.

– Полчаса, – ответил водитель.

И снова они говорили по-русски, словно им было важно держать пленника в курсе событий.

– Выходим, – Нойманн открыл дверцу и вышел из салона.

За ним следом выпрыгнул Краузе. Торопов подумал, что сейчас ему прикажут выбираться, но Краузе бесцеремонно вытащил его из машины за ноги.

Земля была твердой, больно ударила по спине и затылку.

Торопов вскрикнул скорее от неожиданности, чем от боли.

Высоко над ним качались сосны. В промежутках между их кронами было видно ярко-голубое небо и белые облака, тоже яркие. Как на открытке. Пели какие-то птицы.

– Поднять? – спросил Краузе.

– Поднять, – разрешил Нойманн. – Прислони его к дереву. Вот к тому.

Краузе и водитель подтащили Торопова к сосне, рывком поставили на ноги.

Торопов вытер скованными руками лицо.

– Действительно, – вроде как спохватился Нойманн. – Руки-то мы ему оставили спереди. А это неправильно. Мало ли какие иллюзии могут прийти в голову нашему дорогому комиссару.