Carus, или Тот, кто дорог своим друзьям - [9]

Мы сказали ему, что только в этом случае он может не ходить к Карлу 21-го. Он даже не улыбнулся. Даже не взглянул на нас.

Э. — еще более уставшая и более агрессивная, чем прежде, — спросила его, почему он молчит: уж не боится ли оттоптать себе губы?

Busstag[12]. Перед уходом позвонил Карлу: он был в ярости оттого, что не пришел А. И оттого, что Э. его не предупредила. Я объяснил, что А. остался дома с малышом Д.

В девять часов зашел за Элизабет. Мы отправились к Карлу пешком. Бож опередил нас, он уже беседовал с Коэном. Йерр и Рекруа приехали с большим опозданием: в последний момент Глэдис стало дурно, и она предпочла остаться на Нельской улице.

Мы заговорили про А., который, укрывшись в своей комнате, перебирает в памяти, одно за другим, тела — погребенные, утопшие, съеденные и сожженные за всю историю человечества.

— Затиснувшись в уголок своей комнаты… — Рекруа произнес это слово именно так.

— Втиснувшись, — поправил Йерр.

— Нет, затиснувшись, — возразил Р., не желая признать свою ошибку.

— У него случаются моменты пустоты, — сказала Элизабет. — Вот сейчас как раз такой момент. Поэтому он решил не приходить. Его слишком волнует завтрашний день…

— Неужели ему так плохо? — спросил Карл.

Элизабет обернулась к нему:

— Его грызет подозрение, даже уверенность, что он умирает: он все время в заводе, никому не верит, убежден, что его обманывают, что врач ему лжет…

— Не в заводе, а на взводе, — поправил Йерр.

— Моменты пустоты, — повторила она. — Это похоже на внезапный разрыв основы существования, состоящего из голосов, аппетита, друзей, музыки, семьи, книг… Разрыв той основы, что позволяет казаться веселым, довольным, позволяет взбодриться и выглянуть из-за своей норы, с подобием улыбки на лице или хотя бы с растянутыми губами, и хоть на миг забыть о телах, которые лишь кажутся живыми.

Появилась Марта в сопровождении Томаса.

— Упадок духа, вот самое верное определение, — сказал Йерр, — самое подходящее в случае депрессии или меланхолии…

Ему больше нравится «оскудение разума», — возразил я.

Но Йерр меня не слушал.

— Упадок духа, — повторил он. — В этом определении заключены и потеря равновесия, и головокружение, помрачающее ум, и разверзшаяся земля, и ужас перед этой всепожирающей бездной, но одновременно и притягательность этой бездны, и безумная готовность исчезнуть, и этот манящий зов смерти…

Он и в самом деле достиг такого состояния, когда тело уже не владеет собой, — сказала Э. — Бессилие, не позволяющее выпрямиться, твердо стоять на ногах, наклониться над пропастью…

Бессилие склеить над этой пропастью осколки хаоса, — подхватил Р.

— Или еще кое-что, позволившее бы услышать язык и сбросить вас вниз, — добавил Йерр.

— Великолепно! — вскричал А., внезапно придя в неистовое возбуждение, и разразился нескончаемым монологом. — Именно так: сбросить. С единственной оговоркой — любить то, что падает в бездну. Сыграть в желание уронить. Это как маленькие дети, которые еще не говорят и только-только научились стоять, держась за полки или перекладины стульев: они забавляются тем, что сбрасывают предметы — хватают их и внезапно выпускают из рук; они разыгрывают сцену их потери, наслаждаясь своей властью над тем, что уронили; им приятно сознание, что они в любой момент могут покончить с этой зависимостью, с этой связью человека и вещи. А потом наблюдают с любопытством — нет, даже с важностью чиновников, — что происходит, когда вещь, миг назад принадлежавшая человеку, вдруг исчезает; когда то, что было связано с ним, вдруг развязывается; когда то, что он любил, уходит навсегда.

— Это еще похоже на игру в теннис, — сказал Йерр.

— Ну нет! — возразил Р.

— Почему же нет? — вмешалась Э. — Сходство есть, по крайней мере, в том нестандартном угле наклона, который образуют движения, свойственные некоему физическому телу, и в позиции данного тела по отношению к другим физическим телам. В теннисе это называется эффектом подрезанного мяча. Очень любопытного мяча — он посылается таким образом, что его отскок необычен, а иногда и просто неуловим… Вот и в данный момент мир для А. является таким порочным мячом, да и мы сами, разговаривая между собой, посылаем ему совершенно безнадежные подрезанные мячи.

— To есть, в итоге, депрессия для него — род противогрязевого устройства, — сказал Р.

— Противоударного, — поправил Йерр.

Томас заявил, что мы ведем себя недостойно. Перечень способов исцеления:

Наилучшее средство, по мнению Коэна, — сказать ему, что бояться абсолютно нечего. Что депрессия — это не трудный мяч. Что после дождя наступает хорошая погода, после страшного сна — пробуждение, а после зимы — лето. Что не следует драматизировать ситуацию. Что он вовсе не герой, обреченный на нечеловеческие испытания.

Вывод: пусть забудет о своих высоких переживаниях и мыслях о сверхъестественном, и пусть размышления о несчастье приносят ему только счастье.

Совет от вазира Птахопета[13], процитированный Божем. Нужно свободно свесить руки, согнуть спину и наклониться вперед: 1) очень низко, чтобы ничего перед собой не видеть, и 2) беззвучно, чтобы не растревожить силы зла.

Атака со стороны христиан: Марта и Коэн горячо порекомендовали