Carus, или Тот, кто дорог своим друзьям - [39]

последний месяц.

— Ну разве это весна — одно название! — сказал я ему с внезапным раздражением, глядя в окно на разбушевавшуюся Сену, на древесные ветви, сброшенные ветром на асфальт или в темную бурлящую воду.

Он ответил, что вчера ездил в свой загородный домик в окрестностях Парижа. Рассказал, как там падали березы, переломленные пополам. А в буковый лес и заходить-то было опасно: древесные стволы рушились наземь с таким оглушительным, путающим треском, что, окажись рядом человек, он бы застыл на месте, в испарине, скованный ужасом.

Вторник, 27 марта.

Ночью опять С.

С распухшим от слез лицом.

Среда, 28 марта. С. крепко спала, свернувшись калачиком. Что-то бормотала сквозь сон. Время от времени, среди ночи, поворачивалась с боку на бок, глубоко вздыхая.

Четверг, 29 марта.

Зашел на Нельскую улицу поцеловать Глэдис и вручить ей фунт шоколадных конфет по случаю именин.

Она сказала, что никогда так страстно не любила их, как сейчас.

Йерр взял меня за руку и — впервые! — привел в свой «малый» кабинет. Комната и впрямь была невелика. Стены сплошь заставлены книгами — обзорами, всевозможными словарями, грамматическими сборниками…

— В этой комнате нет места ни одному литературному произведению! — гордо объявил он. И твердо добавил: — И никогда не будет!

Позже, провожая меня к выходу, он шепнул, торжественно подняв два пальца:

— Тайная задача моей жизни — это, во-первых, иссушить чувство и, во-вторых, осушить синтаксис!

Пятница, 30 марта.

Меня опять разбудила С.

Суббота, 31 марта.

Зашел на улицу Бак. Все было хорошо. Незадолго до этого А. навестил Марту. Поль по-прежнему упорно не разговаривал с матерью.

Когда я уходил, он сказал:

— Не помню, где я прочитал, что несчастные люди видят лучше.

— Что касается меня, не думаю, — ответил я.

— Ну согласись, что слезы делают взгляд более зорким хотя бы потому, что омывают глаза!

Воскресенье, 1 апреля. Не хотелось никуда выходить.

Но мне позвонили Коэн, Карл и Уинслидейл. «Надоело сидеть дома», — сказал Коэн. И добавил, что ему придется съездить на одну-две недели в Баварию. Как он выразился: «Наведаться в старые пенаты». Я пригласил их к себе на вторую половину дня.

Карл провел средопостье у моря. Долго рассуждал о весне. О слезах соловья, которые замерзли зимой, а теперь оттаивают. О тумане, который окутывает все и вдруг расходится. О красках, которые, по его уверениям, ярче всего на кончиках цветочных лепестков.

Потом между Коэном и Уинслидейлом вспыхнула ссора, какие бывают только у школьников или у педантов; они поспорили о предвестьях весны. Коэн утверждал: «Весна начинается с грачей!» Уинслидейл: «Нет, с метания икры у лягушек!»

Их перепалка становилась все ожесточеннее — естественно, в силу принципиальных расхождений.

Вторник, 3 апреля.

Позвонил Марте. П. отказался разговаривать с ней. Он ушел в воскресенье и до сих пор не вернулся. Вчера она узнала, что он встречался с друзьями.

Среда, 4 апреля. Провел полдня на улице Бак. Бож тоже пришел. И бесцеремонно сыпал советами: затыкать себе рот, не противиться случаю, не толковать на свой лад ничего из происходящего. Не винить того, что есть. Не тянуться к тому, что пугает. Не спорить с тем, чего не исправить, и т. д.

Элизабет подала чай. Д. бегал вокруг нас, гоняясь за мячиком от пинг-понга. Э. разрезала «мраморный» торт, посыпанный крошкой.

У меня вдруг на какой-то миг голова пошла кругом. Физически.

— Ничто из того, что существует, не может называться плачевным, — продолжал неутомимый Бож. — Даже если что-то из сущего вздумает винить что-то другое из сущего, разве это естественно, необходимо? Непостижимая магия…

— В этом и заключена вся человеческая мораль. И большая часть языка… — равнодушно заметил А.

Д. убежал в кухню, вернулся с коробкой сахарного печенья и начал его истреблять одно за другим, без передышки.

Бож сообщил, что в Лувре есть замечательный греческий барельеф «Наслаждение цветами», чья торжественная строгость способна взволновать душу. Это очень заинтересовало Элизабет. Она не помнила такого барельефа. Д. тут же потребовал, чтобы мы пошли его смотреть всей компанией в ближайшее воскресенье.

Я отклонил предложение. Д. не мог усидеть на месте. Он прыгал, вертелся как юла или внезапно кидался на нас с видом хищной птицы.

Элизабет пошутила: а еще говорят, что дети — цветы жизни.

Четверг, 5 апреля.

С Ульрикой в «норде». Машину вела Сюзанна. С. выбросило наружу, и она рухнула в заросли крапивы. Сюзанна сказала мне, что, поднимаясь, увидела женскую туфлю, полную кровавой жижи. Узнала в ней туфлю своей подруги.

Пятница, 6 апреля.

Опять С.

Размышлял о жестах, которые мы делаем, когда уже не властны над собой.

Суббота, 7 апреля.

Из ее комнаты были видны церковь Сен-Жермен л’Осерруа и фриз с фрагментами рыбьих тел[61]. Она утверждала, что сухое дерево, давшее название улице, было деревом из Хеврона[62]. В момент смерти Христа оно мгновенно сбросило листву.

Воскресенье, 8 апреля. Позвонила Элизабет: не могу ли я прийти в полдень, к обеду? Я поблагодарил, но отказался.

Часов в шесть ко мне зашел А.

— Роли переменились, — с улыбкой сказал он. Сообщил, что Д. простудился, но ничего серьезного нет.