Carus, или Тот, кто дорог своим друзьям - [28]

Р. повернулся к А.:

— Не говорите так, не надо. Не пытайтесь избавиться от того, что с вами происходит. Убедите себя в том…

— Да мне уже ничего не хочется. Одно только желание ответа могло бы вызвать вопрос. О, эти любители вопросов, эти моралисты, эти Рекруа!.. Любой вопрос подразумевает веру, чувство ущербности, ощущение нехватки чего-то. Но у меня нет веры! Я не смог бы даже притвориться верующим. Кроме того, человек, формулирующий какую-нибудь цель, не имеет цели! Мне кажется, те, кто изобретал богов, жестоко страдали от своего неверия и никоим образом не могли избежать этого ощущения одиночества во вселенной…

— Что вы о нем знаете?!

— Ничто из того, что люди испытывают, не поддается объяснению. Почему, например, человек хочет умереть?

— Прекрати!

— Я просто не понимаю, как можно предпочесть жизнь смерти… Существование книги, горы, эпохи, песка, карточной колоды, землетрясения, человека — все это зыбко и совершенно неоправданно.

Мы не произнесли ни слова. Йерр пожал плечами.

Рекруа упрямо гнул свою линию:

— Рост раковых клеток, цветение розы, беременность женщины, эпидемия холеры, смерть любимого ребенка — все это абсолютно естественные явления.

— Ну хватит же! — оборвала его Э.

— Он обожает паратаксисы![39] — съязвил Йерр.

Э. ответила, что это отнюдь не свидетельствует о хорошем вкусе.

Понедельник, 5 февраля. Навестил А. вместе с Йерром.

Й. утверждал, что бросил Флоранс (правда, Бож намекнул, что это Флоранс его бросила) за то, что она говорит «посколько». Или, что еще хуже, «постолько-посколько».

Он якобы сказал ей, что ему приятно, когда люди правильно говорят на родном языке, а не коверкают его, «посколько» им родной.

Что когда он с ней познакомился, то даже не подозревал, что она способна делать такие грубые ошибки на каждом шагу, да еще и гордиться этим. Что он больше не желает, как бы ей того ни хотелось, видеть ее, «посколько» теперь он не может любить ее так, словно ничего не случилось.

Он также объявил мне, что она его безумно любит, но не сердцем, а умом, «постолько-посколько» ей вообще дано любить. Короче говоря, она распутница. Разумеется, он не станет отрицать, что в мире мало таких фигуристых женщин, как она, но ему трудно даже описать, до чего она неповоротлива в постели.

Он мстил ей как только мог. Я постарался свернуть этот разговор.

В семь вечера я зашел на улицу Бак. Меня встретила Э., она сообщила, что А. пошел к Марте. Д. готовился к отъезду в горы вместе с родителями Э. — им предстояло отбыть в пятницу вечером. Д. был страшно возбужден предстоящим путешествием. Продемонстрировал мне свои сапожки, комбинезоны, вязаные шлемы и не успокоился, пока не показался во всех новых одежках. Все это несказанно радовало его.

Днем к А. заходил Карл. А. встретил его с чисто буддистским смирением. Элизабет очень остроумно описала мне эту сцену. Даже смеялась, пересказывая его слова:

«Есть восемь бедствий — рождение, сто разных болезней, наступление старости, смерть, разлука с теми, кого мы любим, близость тех, кого мы не выносим, желания, которые не можем утолить, преклонение перед тем, что имеет форму, то есть зависимость от того, что испытано, иными словами, влияние того, что нами пережито, иначе, ужасная тирания со стороны того, что побуждает действовать и осознавать свои действия».

Вот именно такое «лекарство» и предложил ему Карл. Но А., судя по его виду, не стремился приобщиться к «тао»[40]. Однако нет худа без добра: весь этот поток «японских премудростей» оказал на него благотворное воздействие — он согласился побриться и одеться. После чего отправился на улицу Бернардинцев.

Вторник, 6 февраля. Глэдис так и не полегчало. Йерр сказал мне, что она должна родить в конце мая. Снова завел разговор о Флоранс. Охаивал ее как только мог. Например, сообщил — в выражениях, для пуриста не очень-то позволительных, — что Флоранс «коллекционирует мужские члены». Якобы она их измеряет с точностью до миллиметра и классифицирует по калибрам. И якобы даже рисует соответствующие таблицы, от чего получает дополнительное извращенное удовольствие. И якобы говорит об этом долго и со вкусом. Обсуждает длину с видом знатока, способным лишить человека потенции. Тем самым она становится похитительницей членов, которые ей удалось измерить.

Обливая ее грязью, он смаковал свою обиду.

Поведал мне, что брал ее всегда сзади.

Потом рассказал, что иногда она вдруг, неожиданно, начинала вести себя как девочка-подросток, приводя его в изумление. Пытался убедить себя, что она выглядела нелепо — распатланная, нос длинный, чулки перекручены штопором.

— Мое стремление бросить ее, когда она показывалась мне в таком виде, удваивало ее неуклюжесть. Ее ревность, ее приставания с вопросами становились все надоедливей. В ее голосе то и дело проскакивали порочные, претенциозные интонации, и, как она ни силилась их сдерживать, они множились, вырывались наружу помимо ее воли. И «посколько» она шла на все, чтобы удержать меня при себе, удержать хотя бы на часть ночи, любая ее ласка, любая, самая нежная лесть пробуждали во мне только одно желание — оскорбить ее что есть силы.