Царство. 1955 – 1957 - [3]
У телефона был Молотов.
— С Новым годом, Никита Сергеевич!
— С Новым годом, Вячеслав Михайлович!
— Ты в курсе, что в «Барвихе» творится?
— Знаю, — отозвался Хрущев. — Васька нажрался.
— Нажрался?! — взвизгнул Молотов. — Он ведет антисоветские разговоры! Призывает к мятежу! Ты, Никита Сергеевич, на себя ответственность брал, а дело чем обернулось? Вопиющее предательство! Я тебя поддержал, а теперь — уволь, отправляй Ваську назад. Сажай его, Никита Сергеевич, иначе мы с тобой поссоримся!
Решение о смещении Маленкова с поста председателя Совета министров еще не было опубликовано, и хотя вопрос этот, казалось, был решен, однако все могло поменяться с точностью до наоборот, особенно теперь.
— Я виноват, Вячеслав Михайлович! — уступил Хрущев. — Думал, исправился парень, осознал.
— Горбатого могила исправит! — желчно выговорил министр иностранных дел и, не прощаясь, кинул трубку.
Никита Сергеевич с минуту сидел, не шевелясь, потом взял телефон и соединился с Серовым.
— Грузин, баб и гостей выпроводили. Василию делают капельницу, он притих, испугался, — доложил председатель Комитета государственной безопасности. — Девушка заявление об изнасиловании писать не стала. С каждого участника застолья взяли объяснение.
— Вот что, — перебил Хрущев, — вези, Ваня, Ваську назад.
— Куда назад? — не понял Серов.
— Куда-куда, в тюрьму!
— Подайте-ка мне иконки! — протянула ладошки Марфа.
— Все, матушка?
— Все.
Иконки были простенькие, бумажные, одна лишь старенькая, в затертом медном окладе — Николай Угодник. Марфа раскладывала их на постели, перебирала, так и засыпала среди икон. Утром иконы оказывались на прежнем месте, в уголке, где горела лампадка.
— Кто их туда ставит? — удивлялась помощница.
— Живые они! — объясняла Марфа.
Целовала ей руку Надя.
— Храни тебя Бог, матушка!
— Храни всех нас!
Марфа молилась неустанно, могла забыть покушать, про все забыть, так велика была ее молитва. Очень радовалась она, когда на подоконник садились птицы, сразу поворачивала в их сторону свою незрячую голову.
— Голубушки разгуливают! — улыбалась Марфуша, словно видела их.
Поест, а крошки соберет для пернатых, потому на узеньком подоконнике постоянно ворковали сизые голуби.
Ходила Марфа плохо, шажок, другой и садилась — ноги не держали. Слабые ножки, маленькие, тоненькие, словно детские, такие же ручки и уже ничего не видящие, всегда закрытые глаза. Зато когда молилась — словно расцветала, преображалась, становилась как будто больше — все вокруг накрывала идущая из самого ее сердца молитва. Великая сила жила в этом плохоньком недоразвитом теле.
Отец Василий смотрел на Марфу и не понимал: как женщина-инвалид может так усердно молиться? Глядя на нее, и он, священник со стажем, начал молиться прилежней. Теперь Василий не скороговоркой выплескивал перед прихожанами проповеди, а каждое слово произносил отчетливо, емко, точно переживая его, и говорить он стал тише, как Марфа, но слова сделались доходчивыми, осмысленными, нужными людям, — а все ведь, глядя на нее, несчастную!
Не уставала Марфа беспрестанно осенять себя крестным знамением, отбивать Господу земные поклоны и просить, не переставая просить помощи для всех, кто нуждался, для хороших людей и для плохих, ведь плохим жить куда тягостнее.
Вчера зашла в ее каморку женщина тридцати пяти лет, ревет навзрыд: «Нет детишек, не дает Господь!» Два мужика по этой причине хлопнули дверью: «Бездетная ты, чего с тобой жить!» А она на ткацкой фабрике с пятнадцати лет, вроде и видная, чернобровая, а не нужна никому. Рыдает, жалуется подруге: «Вчера Боречка накричал, а все из-за того, что деток нет. И этот уйдет, что я буду делать, ведь старею?» Вешаться хотела. Вот Надя и привела ее к матушке. Женщина эта несчастная, как взглянула на молитвенницу, сразу успокоилась, так хорошо ей на душе сделалось, и о горе своем позабыла. А Марфа сидит на сундучке, сложив ручки, головку свою детскую в сторону гостьи повернула и говорит:
— Что-то ты, милая, мне не то рассказываешь. Вижу я твоего мальчика.
Та прямо запнулась, смотрит во все глаза:
— Как же это?
— Беременная ты, — Марфушка ответила и по голове женщину ручонкой погладила.
Та, не попрощавшись, убежала.
— Мальчика Сашенькой назовет, — вослед изрекла Марфа.
И правда, беременной оказалась.
— Куда это ты собрался таким щеголем? — глядя на принарядившегося сына, спросила Нина Петровна.
— В гости пригласили, — делая перед зеркалом идеально ровный пробор, ответил Сергей. Вчера он выпросил у отца флакон одеколона с тонким ароматом и нарядный, с цветными разводами, галстук. — К Ладе Кругловой иду, будем Старый Новый год справлять.
— Придумали же, Старый Новый год! — всплеснула руками Нина Петровна. — Что за праздник такой?!
— Ты не понимаешь, мама! — недовольно отозвался сын. — Сейчас все его справляют.
— Кто это все? — не унималась Нина Петровна. — Мы с отцом про такое слыхом не слыхали.
— Теперь знайте! — придирчиво осматривая себя в зеркале, заявил Сережа. Он, наконец, закончил с пробором: — Мам, как я выгляжу?
— Хорошо выглядишь, — вздохнув, оценила мать. — А кто еще будет?
Александр Струев высказывает свою версию о почти двадцатилетней брежневской эпохе, непосредственным очевидцем которой он был. Зная о кремлевских тайнах тех лет, автор в несколько необычной манере ведет свое сатирическое повествование, наполненное и вымыслом, и реальными событиями.Книга содержит нецензурную брань.
Роман «Царство» рассказывает о времени правления Н.С. Хрущева.Умирает Сталин, начинается умопомрачительная, не знающая передышки, борьба за власть. Одного за другим сбрасывает с Олимпа хитрый и расчетливый Никита Сергеевич Хрущев. Сначала низвергнут и лишен жизни Лаврентий Берия, потом потеснен Георгий Маленков, через два года разоблачена «антипартийная группа» во главе с Молотовым. Лишился постов и званий героический маршал Жуков, отстранен от работы премьер Булганин.Что же будет дальше, кому достанется трон? Ему, Хрущеву.
Он стоит под кривым деревом на Поле Горшечника, вяжет узел и перебирает свои дни жизни и деяния. О ком думает, о чем вспоминает тот, чьё имя на две тысячи лет стало клеймом предательства?
Рим XVII века.Город ошеломляющей роскоши и изощренных ватиканских интриг, тайных оргий и исступленного религиозного фанатизма.Город, где, не задумываясь, пускают в ход яд и кинжал — и превыше всего ставят Красоту и Искусство.Здесь великие зодчие Лоренцо Бернини и Франческо Борромини не просто враждуют, добиваясь благосклонности прекрасной англичанки Клариссы, но — превращают борьбу за женщину в соперничество архитектурное…
Новый исторический роман современного писателя Г. Ананьева посвящен событиям, происходившим на Руси в середине XVI века.Центральное занимает описание знаменитой Молодинской битвы, когда в 1572 г. русская армия под руководством князя Михаила Воротынского разгромила вдвое превосходившее крымско-турецкое войско.
Роберт Грейвз (1895–1985) — крупнейший английский прозаик и лирический поэт, знаток античности, творчество которого популярно во всем мире.В четвертый том Собрания сочинений включены роман о великом английском писателе XVII в. «Жена господина Мильтона», а также избранные стихотворения Р. Грейвза.Перевод с английского О. Юмашевой.Комментарии А. Николаевской.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Аннотация издательства: Роман о последнем этапе гражданской войны, о врангелевском Крыме. В марте 1920 г. генерала Деникина сменил генерал Врангель. Оказалась в Крыму вместе с беженцами и армией и вдова казачьего офицера Нина Григорова. Она организует в Крыму торговый кооператив, начинает торговлю пшеницей. Перемены в Крыму коснулись многих сторон жизни. На фоне реформ впечатляюще выглядели и военные успехи. Была занята вся Северная Таврия. Но в ноябре белые покидают Крым. Нина и ее помощники оказываются в Турции, в Галлиполи.