Царское гадание - [17]

— Где же мы их так близко одни услышим? — переспросила она как-то безотчетно, почти невольно соединяя свое имя с именем государя. — Здесь? Да?

— Где и когда захочет мой маленький гусар, — с милостивой улыбкой ответил государь. — Хотя бы у тебя на новоселье, если ты желаешь.

— У меня на новоселье? На каком новоселье?

— Как? Да разве ты еще не перебралась на новую квартиру?

— Нет, государь!

— Говори мне просто «ты». Здесь государя нет, он остался за порогом этого зала.

— Нет, не переехала, — улыбнулась Асенкова своей светлой, детской улыбкой.

— Почему? Я поручил Гедеонову.

— О, директор сделал все, что от него зависело, и на него вашему величеству…

— Опять?

— И на него тебе сердиться не за что, — с улыбкой поправилась Асенкова.

— Так за чем же дело стало?

— Из богадельни отпускного билета не выдали! Сказали маме, что она не вовремя подала прошение и что подождать надо.

— Да? — сдвигая брови, переспросил государь. — И кто же дал твоей маме такой строгий ответ?

— Не знаю, право, кажется, эконом. У них эконом ужас какой строгий!..

— Хорошо, что я об этом узнал. Он у меня вовремя подаст прошение об отставке, — вырвалось у государя, который не терпел никакого промедления в исполнении его приказов. — И Гедеонов тоже зевака. Он должен был строго проследить. — И, прежде чем Асенкова успела остановить императора, он жестом руки подозвал Гедеонова, оставшегося в том же зале и издали следившего за государем и его маской.

Гедеонов поспешно подошел.

— Я просил тебя проследить за тем, чтобы артистка Асенкова и ее мать перебрались сегодня на свою новую квартиру, — сказал государь.

— Квартира готова, — ответил Гедеонов, — все убрано и сделано, как вы изволили приказать.

— Да! Но я просил тебя лично проследить за всем, а между тем дурак эконом отказал матери молодой артистки в отпуске и в праве переезда.

— Как отказал в праве переезда? — вне себя от удивления переспросил Гедеонов. — Что же, он силой хочет заставить ее жить в богадельне? Простите, ваше величество, я с такой глупостью еще не встречался. Я не мог предвидеть такое распоряжение.

— Отправься туда завтра сам лично и скажи от моего имени этому необычайному эконому, что он глуп.

Гедеонов молча поклонился.

— Обе квартиры готовы? — спросил государь.

— Так точно, ваше величество.

— Хорошо, ступай! И вели там, чтобы мои сани были отправлены домой и чтобы за мною через час приехала карета.

— Слушаю, ваше величество, — ответил Гедеонов. Этот опытный царедворец понимал все с полуслова. Ему ясно было, что в карете государь намерен был сам довезти до дома свою маленькую маску.

Асенкова, сразу как-то осмелевшая, повернула свою грациозную головку в сторону государя и бойко спросила его:

— Вы… ты сказал о двух квартирах? Чья же будет другая? Разве мама не вместе со мною будет жить?

— Нет, твоя мама не расстанется с тобою. Ты будешь жить вместе с нею на квартирке, которую устроили тебе, по моему приказанию, на Владимирской, это близко от театра.

— О да, очень близко. Пешком можно будет бегать и на спектакль, и на репетицию.

— Нет, моя деточка, пешком тебе бегать не придется.

— Ну, в театральной карете ездить тоже близехонько.

— И театральная карета нам с тобою не понадобится. У нас будет своя карета, которая будет стоять у твоего подъезда, когда тебе нужно будет или просто вздумается куда-нибудь выехать, а на вторую квартиру она будет отвозить мою малютку тогда, когда мы с нею захотим свой праздник устроить, цыган одни послушать, и когда маленькая хозяйка желанного гостя ужином угостить захочет!

Говоря это, император так близко нагнулся к своей даме, что кружево ее маски шевелилось от его горячего дыхания и всю ее обдало его палящим жаром.

Асенкова вся вздрогнула от охватившего ее незнакомого чувства. Она страстно, порывисто прижалась к государю и тихо спросила:

— А этим «желанным гостем» будете вы, государь?

— На слово «вы» я не отвечаю, — улыбнулся Николай Павлович.

— Этим «желанным гостем» будешь ты? Да? — поправилась она.

Вместо ответа император крепче прежнего сжал ее руку.

А пылкая, страстная песня кочевых цыган лилась все громче и сильнее. Все глубже захватывала она молодую, неопытную душу, все сильнее вливала в нее отраву незнакомой безумной страсти.

Но вот звуки заунывной кочевой песни оборвались. Дирижер, заметивший приближение государя, властно взмахнул гитарой, поднял ее над своей курчавой головой, быстро повернулся лицом к хору и громко, властно крикнул:

— Живо! Веселей!

В ответ на это восклицание из пестрой толпы выделилась молодая цыганка и, взмахнув руками, как крыльями, плавно, едва шевеля плечами, поплыла вдоль образовавшегося большого круга. Она широко раскинула свои красивые смуглые руки, словно из желтого мрамора высеченные искусным резцом вдохновенного скульптора, затем взмахнула ими и понеслась по кругу с головокружительною быстротою, как птицы несутся по поднебесью, плавно, едва рассекая воздух, словно утопая в далеком эфире.

Удалая песня звучала все быстрее и быстрее… ее звуки лились все полнее. Все с большей мощью охватывали они грудь, все глубже проникали в душу, все сильнее зажигали молодую кровь.