Царское гадание - [13]

— Нет, не на что ему про вздоры ваши житейские знать! — смело заявила цыганка. — У него свои вздоры, у вашего величества свои. Вечно одним только серьезным делом не проживешь. Уж на что серьезное дело ваша любовь к государыне императрице, а и тут вздор житейский замешался, и, если бы не благоразумие государыни, немало ей огорчений вы, ваше величество, причинили бы.

— Тебе и это известно? — улыбнулся государь.

— Известно, ваше величество. И про обеих Варвар известно! — рассмеялась и гадалка.

— Про каких это Варвар? — удивился государь.

— Одна из них давно уже полюбилась вашему величеству… гордая да властная такая, а другая — маленькая да скромная, словно цветочек полевой. Ее ваше величество только вчера в первый раз в театре видели.

— А разве ее тоже Варварой зовут? — удивился император, не имевший понятия об имени маленькой Асенковой.

— Тоже, ваше величество, — улыбнулась цыганка. — И маленькому цветочку тоже суждено сыграть роль в жизни вашего величества.

— В моей жизни?

— Да, государь! Вы серьезно пристраститесь к маленькому полевому цветочку. И он, скромный и маленький, будет достоин этого! Да только недолговечен будет цветок, скоро увянет!

— Ты начинаешь мне грустные вещи предсказывать.

— Что делать! Я говорю то, что вижу. Жизнь маленького цветочка связана с этим домом, в котором я живу! Это — дом счастливый, его держаться надо. Кто из него уйдет, тот погибнет.

— Да ведь эта молоденькая артистка, о которой ты говоришь, не здесь живет!

— Надо, чтобы здесь жила! Надо, чтобы и счастье свое она здесь нашла. Этот дом счастливый! — вещим голосом повторила цыганка.

В дверь раздался легкий стук.

— Вы кончили? — спросил великий князь Михаил Павлович, просовывая свою некрасивую голову в дверь. — Там видимо-невидимо народа набирается. Ваша старая помощница их всех в сенях дежурить заставляет. Там уже ропот поднимается.

Лицо старой цыганки моментально исказилось гневом. Ее узнать стало трудно.

— Заремба! — крикнула она.

В дверях показалась старая цыганка.

— Кто тебе позволил впускать кого бы то ни было сегодня? — гневно крикнула старая гадалка. — С каких пор мои приказания не исполняются? Немедленно чтобы все ушли… все до последнего человека, а кто не захочет подчиниться, тот пусть никогда больше на порог мой не ступает… Поняла?

Старая цыганка молча скрылась за дверью. Государь тоже встал, чтобы уйти.

— Нет, вы обождите. Негоже вам перед народом в трущобе у старой цыганки показываться!

И она властным жестом задернула занавеску, чтобы даже тень ее высоких посетителей не могла быть замечена через наружное окно.

Лишь через некоторое время государь мог удалиться от старой гадалки. Он был хмур, пасмурен и таким вернулся во дворец. Очевидно, разговор цыганки расстроил его, и даже обычное остроумие и шутки его брата не могли исправить это настроение.

IV Заря новой жизни

Второй выход молоденькой Асенковой в той же роли молодого гусара был вторичным торжеством молоденькой артистки. Публика принимала ее восторженно. Куплеты ей пришлось бисировать под гром единодушных аплодисментов, и Гедеонов, не помнивший себя от восторга и счастья, чуть ли рук не целовал у хорошенькой дебютантки.

Государь, как обещал накануне, привез с собою в театр двух молодых иностранных принцев, и те, по его выражению, «руки себе отбили», аплодируя молоденькой дебютантке, а из оркестра Асенковой подали два букета, к одному из которых были прикреплены дорогие бриллиантовые сережки.

Она не помнила себя от восторга, но не только не гордилась своим внезапным и крупным успехом, а была, напротив, вдвое милее и внимательнее к своим товарищам, несмотря на то, что большинство из них смотрело на нее с явной завистью и недоброжелательством.

По окончании водевиля государь снова прошел за кулисы, и тут всем стало понятно, кем прислан был хорошенькой дебютантке роскошный букет с богатым приложением.

Асенкова горячо благодарила императора за все его милости, весело и оживленно отвечала на его расспросы о ее личных делах, наивно и доверчиво сообщила ему, что успела побывать в богадельне у матери и передать ей о всех своих крупных удачах и о счастливой перемене в ее судьбе. Затем она с восторгом услышала от государя, что не далее как на этой же неделе она будет иметь возможность перевезти свою мать к себе на квартиру, наймом которой озаботится, по его поручению, театральное начальство.

Все это ясно говорило о том, что каприз царственного деспота выразился совершенно определенно. Все это видели и отчетливо понимали. Все почти на косточках выкладывали приблизительный подсчет того, на что может рассчитывать новая фаворитка, только она одна не могла и не хотела осознать всю особенность своего положения и никак не могла уяснить себе причину той досадливой грусти, которую обнаруживал ее Гриша.

После отъезда государя из театра, когда Асенкова, уже переодевшись, собиралась идти домой, она была вызвана в кабинет директора, который пригласил ее прийти к нему на другой день утром, к одиннадцати часам. Причины этого вызова Асенкова не знала, но он не возбуждал в ней тех опасений, какими обыкновенно сопровождаются в труппе подобные начальнические вызовы. Выговора она, во всяком случае, не ожидала.