Царский выбор - [5]

Шрифт
Интервал

Поликарп.Так зачем же ты его взял?

Трофим(морщась).Тот прислал, да этот попросил. Ведь не на облаке живем. Приходится порой угождать, кому не хочешь. (Вздыхает.)Я вот тебя тоже с неохотой брал, потому что тебя от Одоевских прислали, а я князей этих терпеть не могу, и челядь их вся такая же. Я даже удивился тогда, что это они заботиться о нас вздумали. А посмотрел на тебя — и взял. И не ошибся.

Поликарп.Спаси Господи, Трофим Игнатьич. Верно говоришь, не ошибся.

В комнату заглядывает слуга.

Слуга.Поликарп Самсоныч, там Божий странник у ворот. Будешь с ним беседовать, или дать хлеба — отпустить?

Поликарп(встрепенувшись).Иду-иду!

Поликарп быстрым шагом идет к воротам. У ворот стоит Василий. Они обмениваются многозначительными взглядами.

Поликарп ведет Василия под локоть к дому Трофима.

Поликарп.Мы Божьим людям всегда рады. Накормим, напоим, премудрости поучимся. (На ухо ему)Далеко ходил, Василий Матвеевич?

Василий.Дальше Тобольска побывал.

Поликарп.Сколько же времени прошло? (Считает про себя, загибая пальцы.)Быстро же ты стал ходить.

Василий хитро усмехается. Поликарп вталкивает его в комнату Трофима, сам располагается в соседней на страже. Заодно сверяет какие-то бумаги, расписки и прочее.


Трофим и Василий обнимаются, целуются.

Трофим.Василий Матвеевич!

Василий(усаживаясь).Ну что братья-лебеди?

Трофим.Как весной разлетелись, с тех пор никого не было.

Василий.Стало быть, я первый. Скоро и остальные слетаться начнут. Жди.

Трофим.Остановишься у нас?

Василий.Нет, я к другу твоему отправлюсь. Я ему давно обещал, и дело одно у меня с ним есть.

Трофим.Вот праздник будет Афанасию Петровичу!

Василий(тихо и сердито).Трофим! Сколько раз тебе было говорено, не называй зазря никаких имен.

За дверью улыбающийся Поликарп прикладывает ухо к щели.

Василий.Мы же оба знаем, о ком речь, и довольно. В Притчах сказано — «остерегайся даже во внутреннем покое твоем». Это что — не к тебе относится, а к кому-то там?

Трофим.Ну прости, прости, Васенька. Это я от радости.

Василий.Как твой сынок, Игнаша, что пишет?

Трофим.Жизнью своей доволен, Господу благодарен. А все не так гладко. Городок-то у них Архангельский, а власть у нас всюду (шепотом)не бесовская, так московская. Всё, что можно сделать, чтоб людям не жилось-не работалось, всё сделают, ничего не забудут. Пишет Игнатка, что всякий раз, как снарядит корабль в Норвегу или в Свевию, не один, так двое с него сбегут и там останутся. Аж до слез обидно. Совсем оскудеет Русская земля.

Василий.Не плачь, не оскудеет. Скоро народ в другую сторону потечет. Сибирь всех примет. А кого надо, сокроет до поры.

Трофим(шепотом).Лютые указы против народа готовятся. Наш князь, и тот сокрушается.

Василий(кивает утвердительно).Мне в странствиях моих порой приходилось ночевать в глухом лесу. Сплю я, а вокруг город шумит. Просыпаюсь, а на сердце радость. Значит, быть тут городу. Будет где человеку и Господа своего вспомнить, и о себе подумать. — Я пойду, Трофимушка. Довольно тебе

со странничком беседовать, много их тут ходит, со всеми не наговоришься. (Встает, подмигивает.)А хлеб у тебя невкусный.

Трофим(разводя руками).Ну Васенька!

Василий(лукаво).Тот, что у меня в котомке, все равно слаще, — пойду я.

Трофим.Дорогу до Яузских ворот найдешь? У него дом…

Василий(перебивает свистящим шепотом).Зна-ю. Не знал бы, сам бы спросил.

Трофим.Ну не сердись, родной. Сам ведь говоришь: Бог не выдаст — свинья не съест. (Обнимаются)


Поликарп, кланяясь, провожает Василия до ворот.

5. Утро. Пробуждение деревни, Андрея, Фимы, родителей

Женские руки вынимают из ларца серьги, ожерелья и другие украшения.

Старое лицо Настасьи Порфирьевны в нарядном уборе.

Настасья.Хватит, матушка Евдокия Никитишна. Куда ты меня, старую, разряжаешь?

Евдокия.А пусть все видят, как мы тебя любим.

Настасья.Ни дать ни взять — боярыня.


Настасья, сопровождаемая мальчиком, несущим корзину, выходит из дому. Андрей и Фима за воротами.

Андрей.Куда это Настасья собралась?

Фима.Ты что, забыл? Свадьба сегодня у ее крестницы.

Настасья(поравнявшись с ними).Ну вы тут смотрите без меня! Чтоб ни-ни!

Медленно удаляется в сопровождении мальчика. Фима и Андрей смотрят ей вслед, потом начинают двигаться в ту же сторону.

Андрей.Там, небось, вой стоит, как на похоронах. — Фим, а почему на деревенских свадьбах всегда плачут?

Фима.Я-то знаю, почему.

Андрей.Ишь ты, какая умная. И что же ты знаешь?

Фима.А вот то знаю, что пойду замуж только за того, кого я люблю. Ну. кого буду любить.

Андрей.А как ты узнаешь, ты любишь его или нет?

Фима.Уж я-то знаю, как.

Андрей.Ну скажи, Фима, скажи! Во сне что ли видела?

Фима.И во сне тоже видела.

Андрей(почти про себя).Мне вот тоже порой такое снится!.. Все на свете бы отдал.

Фима.А что тебе снится, Андрюша?

Андрей.А вот не скажу!

Фима.Ну скажи, скажи!

Андрей.А вот догони меня, тогда скажу.

Он бежит, она за ним. Он задерживается, дает ей поравняться с собой, потом бежит дальше. Наконец, они оба падают на небольшой стог сена, по разные его стороны, и лежат, глядя в небо.

Фима.Андрей, помнишь сказку про Финиста — ясного сокола?

Андрей.Еще бы!

Фима.За что его старшие сестры возненавидели? Они же получили, что хотели, — и платья, и кольца с серьгами. А младшей ничего не нужно было — только он, Финист — ясный сокол. А они его решили погубить.


Еще от автора Елена Грантовна Степанян
Рассказы о чудесах

В книгу включены произведения, затрагивающие различные эпохи и пласты мировой культуры. Объединяет их энергия религиозного чувства, мотивирующего поведение героев.В «Рассказах о чудесах» драматически переплетаются судьбы хасидского цадика, бродячего проповедника и главы Римской Католической церкви.Герои «Терджибенда», наши современники, строят свою реальную жизнь на идеалах мусульманских поэтов-суфиев.В «Мистере Гольдсмите» сочетаются мотивы романа «Векфелдский священник» с эпизодами биографии его автора, убежденного христианина-протестанта.Сюжет «Сказки о железных башмаках», традиционный для фольклора многих европейских народов, восходит к «Песне Песней» царя Соломона.Все произведения созданы на рубеже 70–80 гг.


Сборник стихов

Содержание сборника:Песня о боярыне МорозовойЦарь МанассияТетраптихВместо житияОтвет В.Д. Бонч-БруевичуЧеловек из ЦзоуМистер Фолуэлл в Нью-ЙоркеДиккенс. Очерк творчестваКаббалистические стихотворенияОтрывокРассуждение о «Манон Леско»«Фьоравенти-Фьораванти ».


Лондон – Париж

Это история неистовых страстей и захватывающих приключений в «эпоху перемен», которыми отозвалась в двух великих городах Лондоне и Париже Великая французская революция. Камера в Бастилии и гильотина в ту пору были столь же реальны, как посиделки у камина и кружевные зонтики, а любовь и упорная ненависть, трогательная преданность, самопожертвование и гнусное предательство составили разные грани мира диккенсовских персонажей.


Вильгельм Молчаливый

«Вильгельм Молчаливый» – историческая хроника, посвященная одному из этапов Реформации, «огненному крещению» Европы в XVI столетии.


О Михаиле Булгакове и «собачьем сердце»

Поэт и драматург Е. Г. Степанян, автор известного романа-драмы «Царский выбор», поражает читателя ярким произведением совершенно иного жанра. Это эссе – поданная в остроумной художественной форме литературоведческая работа, новое слово в булгаковедении, проникающее в глубину архетипа булгаковского мировидения. За буквой фантастической реальности автор распознаёт и открывает читателю истинный духовный замысел Михаила Булгакова.


«Третьяковка» и другие московские повести

В книгу вошли помимо новых «московских повестей» ранее публиковавшиеся поэтические произведения, а также пьеса-притча «Сказка о Медведе, о прекрасной Принцессе, о мудром Вороне и о железных башмаках».С другими произведениями Е. Г. Степанян можно познакомиться на сайтах www.proza.ru и www.stihi.ru (поиск по фамилии автора).


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.