Царский суд - [36]

   — Бесчинниц таких бы изловить надо, чтобы зло отнять, — отозвался в качестве законника Никита Романович Юрьев.

   — Да, так и отдаст тебе боярыня своих странниц?! Попробуй сунуться — и останешься в дураках. Где все заодно с хозяйкой, там не найдёшь подчинённых. Магдалыня не так проста, чтобы себя выдать через этих баб; примись-ка за них, они тебе и откроют, какого цвету дух шепчет на ухо прорицательнице бед на царя православного... Для нас государь теперя сам начинает во всё вглядываться, а для неё — после Алёшки совсем ослепло царственное око.

   — Мне наскучили вы своими бреднями негожими, — уже бледнея, отрывисто сказал Иоанн.

Над высоким челом государя, медленно приподнимаясь, слегка пришли в движение пряди жёстких кудрей — признак ярости. Грозный вдруг взглянул на чашника — и ловкий придворный подал чашу. Из неё государь глотнул как-то глубоко и стремительно возвратил сосуд, отирая усы.

Левкий не унялся, но ещё язвительнее продолжал внушение:

   — Пора перестать... Явится неравно напущенный дух Алёшки и испужает державного жалобой, что мы его тревожим.

Говоря это, он глядел на Грозного, кивком головы ещё потребовавшего чашу. Когда пил державный, Левкий скороговоркою, вполголоса (только так, что государь всё слышал) передал Мисаилу:

   — Вечор один брат странный слышал в доме рекомой праведницы, что люди есть, напускающие по ветру, кому хочешь, страхи, виденья сонные и тоску, и немощь душевную, и глаз отведенье от своих шашней; напустят — и веры ни за что не даёт, под чарами...

Договорить ему не дал вставший царь.

   — Слышите?.. — загремел Грозный. — Чтобы про Магдалыню эту я больше не слыхал!.. Чтобы гнезда её никогда не видел!..

А сам, нетвёрдо ступая от наката судорожного припадка, поднявшего дыбом кудри над челом, вышел из столовой избы.

   — Сегодня так сегодня — починок! — металлическим каким-то голосом заговорил среди общего безмолвия Басманов — и все стали готовиться в наезд.

Мы оставили наехавших на дворе Магдалыниных палат.

С входной дверью с крыльца не так легко было сладить, как с воротами. Пришлось рубить дверь эту, не поддававшуюся от напора двадцати упёртых каблуков. Пока рубили — за дверью поднялся робкий люд, ничего не понимая, что происходит. Весь этот люд безотчётно столпился перед теремом боярыни, где ей читали Псалтырь очередные любимицы при свете тонкой восковой свечи, оставлявшей чуть не во мраке обширную горницу.

Переполох был повсеместный, но встревоженная боярыня, думая, что пришли грабить понаслышке недобрые люди и зная, как мало найдётся у неё поживы для корыстолюбия, не принимала никаких мер. Да и что бы могли предпринять большей частью женщины против толпы вооружённых? Появление в тереме предводителей, в которых Магдалыня признала любимцев царских, навело панику на несчастную жертву... Однако указание Малюты и приказ Басманова «Бери её!» не так-то легко было мгновенно исполнить. Женщины составляли хотя и слабую преграду между жертвой и палачами, но образовали большую, чем можно было рассчитывать, задержку для стремившихся с ножами к обречённой. Безотчётно жертвуя собой для благодетельницы, десяток безоружных героинь не давал доступа убийцам. Самого Басманова неожиданно схватили за руки.

   — Руби! — крикнул своим Басманов, остервенись.

   — Чего стал! — подстрекнул свирепый Малюта Субботу, ринувшегося вперёд с мечом. — Не зевать пришли!..

Железо блеснуло и осталось на полпути. Сильная рука женщины схватила за рукоять.

От тяжести ли, налёгшей на руку, медленно опустился меч, или это сделалось от звука знакомого голоса, мгновенно поразившего опричника?

   — Суббота, ты это? — произнёс женский голос. — С душегубцами?! Рази меня, неправедницу!

Осорьин вгляделся в лицо говорящей и узнал Таню, бледную, исхудавшую, постаревшую, но ставшую более привлекательной, чем была она в дни разгула.

   — Оставь меня! Я ничего не слышу и не должен слышать, кроме приказа царского, — ответил, рванувшись, Суббота.

   — Будь же проклят, душегубец!.. — проговорила Таня и сделала сверхчеловеческое усилие. Обеими руками направила она склонённый меч в себя, рванулась вперёд и, падая, увлекла с мечом Субботу. В падении задели они подсвечник, свеча погасла, погрузив в полный мрак позорище убийства.

Неожиданность эта привела всех в невольный трепет, пригвоздив к месту.

Когда прибежали со светцами — Магдалыни не оказалось в тереме, и только хрипенье зарезанных женщин да лужи крови являлись свидетельством борьбы за исчезнувшую жертву.

Товарищи подняли Субботу, залитого кровью Тани. Он не вдруг пришёл в себя.

   — Ничего, привыкнешь! — молвил Малюта, благосклонно дав знак увести его. Загнувшийся меч не могли вытащить, так и оставили в сердце убитой.

Видя, что жертву трудно отыскать впотьмах в обширной усадьбе с бесчисленными тайниками, вожди опричные отдали приказ привезти с казённого двора скорее пять бочонков пороху. Обыскав предварительно и найдя совсем пустыми чуланы и закромы, отверстия наскоро забили досками. Разведя в верхних ярусах огонь, подложили они порох подо все четыре угла главного терема. При блеске зарева кучка губителей, забив ворота, остановилась издали наблюдать, но недолго ждала довершенья своего подвига. Сверкнуло мгновенное, как молния, полымя, раздался гул взрыва, треск, и терем «праведницы» рухнул безобразной грудой обгорелого дерева.