Царский каприз - [52]

При дворе это приглашение произвело положительный переполох. Иные аплодировали решимости великой княгини и ее августейшего супруга поставить княгиню Несвицкую на один уровень с Нелидовой, которую приглашали все и всюду; другие возмущались, находя, что для людей, себя уважающих, будет обидно и унизительно видеть своих жен и дочерей, приравненных к какой-то скандальной «разводке».

Сильнее всех против участия в придворном празднестве восставала сама княгиня Софья Карловна, но Бетанкур так энергично запротестовал против возможности отказа, что княгине пришлось согласиться и поехать во дворец, где происходила предварительная конференция по поводу живых картин и распределение ролей.

Великая княгиня встретила молодую женщину сдержанно, но с той царственной корректностью, которая составляла одно из главных достоинств этой европейски образованной и исключительно умной женщины. Великий князь прямо-таки обрадовался, увидав свою прежнюю протеже, а остальная часть публики с обычным тактом придворной среды не решилась «сметь свое суждение иметь» и любезно пошла навстречу несколько сконфуженной молодой красавице.

На долю Софьи Карловны по выбору самой великой княгини Елены Павловны выпала в живых картинах роль «царицы Рейна», и Бетанкур, равно довольный как этим назначением, так и самим приглашением, «разрешил» княгине самый широкий «кредит» на костюм рейнской царицы.

Софья Карловна всегда была мастерицей одеваться, и при деятельной помощи нескольких умелых модисток и портних получился такой необычный и по богатству, и по изысканному вкусу костюм, что, когда взвился занавес и перед глазами очарованной публики предстала величественная, поистине царственная фигура «царицы Рейна», на высокой скале среди прибоя волн, вся задрапированная в белый, расшитый золотом хитон, с распущенными волосами и золотым скипетром в руке, — весь зал дрогнул от восторга и изумления.

Картина была поставлена молодым, только что начинавшим тогда и впоследствии знаменитым художником Брюловым и поражала смелостью и шириной замысла и стильной художественностью исполнения.

Государь, сидевший в середине первого ряда подле августейшей хозяйки праздника, первый подал сигнал к аплодисментам, и вслед за ним своды зала задрожали от взрыва всеобщего восторга.

Все предшествовавшие картины, равно как и все те, которые следовали за «Царицей Рейна», пропали и стушевались от невыгодного сравнения. И когда по единодушному требованию публики занавес вновь был поднят и картина повторилась при торжественных звуках немецкого гимна «Die Wacht am Rheih», всегда осторожный и спокойный фаворит государя, сидевший сзади него, вышел из своего обычного подобострастного покоя и, слегка подавшись вперед, восторженно произнес.

— Нет, такая красавица не повторится!

Государь обернулся на это восклицание и провел рукой по влажному лбу. Он тоже сознавал, что встретить такую красавицу ему более не удастся в жизни. Все то, что он видел и встречал раньше и позднее, были женщины, а это было видение, мечта, художественное воплощение красоты.

Когда занавес упал и великая княгиня Елена Павловна встала, чтобы пройти за временно созданные кулисы, государь испросил разрешение последовать за нею; едва войдя на сцену, он прямо подошел к стоявшей у боковой кулисы Софье Карловне и слегка дрогнувшим голосом сказал:

— Вы были обворожительны, княгиня!..

Она молча поклонилась.

— Мы с вами давно не встречались! — продолжал император.

— Я нигде не бываю, ваше величество! — сдержанно ответила Софья Карловна, скорее встревоженная и недовольная, нежели польщенная таким исключительным вниманием.

— Вы так довольны своим семейным счастьем? — слегка насмешливым тоном произнес император.

— О, да, ваше величество! — смело и открыто ответила она. — Вы, ваше величество, выразились вполне точно и справедливо. Мое семейное счастье так полно, так велико, что я ничего нового желать не могу и мечтать ни о чем ином не смею!

— И… в прошлом вы ни о чем не жалеете? — прищуривая глаза, спросил император.

— Мое прошлое было так бесцветно, так безрадостно, что не только жалеть, но и вспоминать о нем я не хочу! — прямо взглянув в глаза императору, ответила молодая женщина.

Он упорно выдержал этот смелый взгляд. Ее решительный тон почти покорял его.

В эту минуту раздался режиссерский звонок, возвещавший о начале третьего и последнего отделения.

— Вы в этом отделении не участвуете, княгиня? — осведомился государь.

— Только в последнем номере, ваше величество.

— Опять «Царицей Рейна»?..

— Да! Великой княгине угодно было, чтобы широкий голубой Рейн еще раз прошел перед глазами публики под звуки чудного нового вальса, посвященного этой царственной реке композитором Лумбье.

— Я не прощаюсь с вами, княгиня! — сказал император, видя, что его присутствие за кулисами задерживает дальнейший ход концерта. — Я еще вернусь сюда по окончании этого волшебного концерта… сказать последнее «прости» загадочной «Царице Рейна»!..

Говоря это, он почтительно склонился перед княгиней и осторожно поднес к губам ее красивую руку.

Последнее отделение концерта превзошло все предыдущее, и, когда под упоительные звуки чудного вальса в последний раз взвился занавес и перед очарованною публикой вновь показался чарующий образ волшебной «Царицы Рейна», восторгу присутствующих не было конца. Занавес поднимался и опускался четыре раза сряду, а к подножию волшебной скалы все время лились томительные, страстные звуки чудного, упоительного вальса… Они словно разбудить хотели эти неподвижно стоявшие волны, словно надеялись призвать к жизни эту неподвижную красавицу, грациозно застывшую на холодной, как она, неподвижной мраморной скале.