Царский изгнанник (Князья Голицыны) - [138]
— Правда, я всё это время редко навещал его, — отвечал Миша, — да что ему во мне! Я не люблю его. Он всякий раз одну и ту же шутку шутит: поедемте, говорит, в Америку, из вас выйдет славный моряк; вы и лицом на Жан Бара[72] похожи.
— Вашего аббата, — продолжал Чальдини, — я встретил здесь, на крыльце. Он пригласил меня остановиться у вас и успел сообщить мне, что ты, Педрилло, переходишь в риторику шестым или седьмым учеником, что Миша перешёл бы вторым, если б не единица по греческому, а что теперь он будет на четвёртой скамейке, так как по новому постановлению студенты, получившие меньше тройки по факультетскому предмету, не могут сидеть на первых трёх скамейках. Неужели, Миша, греческий язык так труден для вас, что вы не могли отвечать из него даже на тройку?
— Я не знал этого нового постановления, а то бы, может быть... Да неужели, в самом деле, вышло такое постановление? Ведь это ужасно несправедливо сидеть на четвёртой скамейке из-за дурацкого сочинения, над которым я столько работал! Что ж ты мне ничего не сказал об этом постановлении, Аксиотис?
В бильярд заигрался, — отвечал Аксиотис, — да ведь и ты не сказал мне, что получил единицу, я думал, что у тебя тройка и что с тебя этого довольно. Впрочем, ты можешь просить переэкзаменовки.
— Нет, уж поздно, Аксиотис: аббат предлагал мне её давеча, но таким холодным тоном, что я должен был отказаться; я даже на акт не пойду. Без меня идите.
— Это никак нельзя, — сказал Чальдини, — аббат непременно ждёт нас всех.
Можно сказать ему, что я нездоров. Он знает, что я до двенадцати часов был в кофейной и что я дурно провёл ночь.
— Никто не поверит, — сказал Аксиотис, — что ты захворал от нескольких партий в бильярд; все подумают, что ты завидуешь Расину... Нет, Голицын, тебе надо непременно быть на акте.
— Что ж мне за охота слышать, как на всю Сорбонну прокричат, что я из второго ученика сделался шестнадцатым?
— Конечно, это обидно, — сказал Чальдини, — но если у шестнадцатого ученика баллы почти одинаковы с первым, то можно ещё утешиться. Через два месяца вы догоните Расина, а покуда не велика беда посидеть первым учеником на четвёртой скамейке.
— Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме, — сказал Педрилло.
— Нет, я бы охотно согласился быть вторым на первой скамейке, — кротко возразил Миша, желая скрыть от Чальдини свои холодные отношения с его племянником.
— На твоём месте, — сказал Педрилло, обрадованный, что после трёхнедельного молчания Миша заговорил с ним и даже так ласково отвечал на его злую и неуместную насмешку, — на твоём месте я заявил бы и директору, и инспектору, и аббату, и всему совету Сорбонны, что новое постановление тебя не касается, что ни один закон не имеет обратно действующей силы...
— Какой ты вздор советуешь, Педрилло, — сказал Чальдини, — ведь это не процесс какой-нибудь, а просто распоряжение, и очень дельное распоряжение, сделанное с согласия всего совета. Кому ж на него жаловаться? Да и время ли? Акт начнётся через какие-нибудь полчаса... Нет, Миша, Аксиотис прав. Если вы не придёте на акт, то все подумают, что вы завидуете Расину. Завидуете, что ему дают приз по греческому языку, а вам нет.
— И Расину не дадут приза по греческому, — возразил Миша, — у него по греческому какая-нибудь тройка.
— Как тройка?! У него шесть с крестом! — сказал Педрилло. — Неужели ты не знал этого?
— Шесть с крестом! — вскрикнул Миша. — Вот вам наш беспристрастный аббат!.. И ты мне не сказал этого, Аксиотис! Не стыдно ли тебе?!
— К слову не пришлось, — отвечал Аксиотис, — да опять бильярд...
— Шесть с крестом! — повторил Миша. — Поедемте на акт. Я сейчас же потребую переэкзаменовки и тоже получу шесть с крестом... погодите, я только возьму сочинение какое-нибудь: у меня их много... Ах, Боже мой! — вскрикнул Миша, выдвинув ящик письменного стола. — Я и забыл, что они все разорваны!..
— Ты можешь экзаменоваться и без сочинения, — сказал Аксиотис, — тебя аббат знает; обещай ему, что доставишь сочинение после.
— А если он откажет мне! Какое унижение! А он непременно откажет. Он давеча был такой злой!.. Вот что, Аксиотис, я ни за что не подойду к нему на акте; ты сам скажи ему, что ты, как грек, из любви к своему языку уговорил меня переэкзаменоваться и что я из дружбы к тебе — так и быть, согласился...
— Поедемте, однако ж, господа, уже давно пора, — сказал Чальдини. — А вот тебе, — чтоб не откладывать, Педрилло, — твои сорок два луидора; спасибо тебе, что сдержал обещание: задавай пир товарищам и меня пригласи. Аббата я от твоего имени уже пригласил: он просит только, чтобы пир дан был в кафе Прокоп...
Экзамен уже кончился, а переэкзаменовка кончалась, когда Чальдини с тремя молодыми людьми вошёл в актовую залу. Аббат Ренодо с озабоченным видом сортировал призы и раскладывал их по краям красного стола. Аксиотис подошёл к столу, пошептался с аббатом и возвратился к задней скамейке, на которой, сидя рядом с Чальдини, Миша, молча и с напрасно скрываемым волнением, ожидал исхода переговоров своего посланника.
— Аббат говорит, что уже поздно переэкзаменовываться, — сказал Аксиотис, — что инспектор унёс с собой все списки, остаётся доэкзаменовать одного Дюкена по физике, и что директор и инспектор должны сейчас возвратиться в залу для раздачи призов.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.
Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.
Роман популярного беллетриста конца XIX — начала ХХ в. Льва Жданова посвящён эпохе царствования Петра Великого. Вместе с героями этого произведения (а в их числе многие исторические лица — князь Гагарин, наместник Сибири, Пётр I и его супруга Екатерина I, царевич Алексей, светлейший князь Александр Меншиков) читатель сможет окунуться в захватывающий и трагический водоворот событий, происходящих в первой четверти XVIII столетия.
Великие князья Московские Василий 1 (1389–1425) и Иван III (1462–1505) прославились военными победами, заключением выгодных политических соглашений, деятельным расширением пределов Московского государства. О времени, когда им довелось нести бремя государственной власти, и рассказывает эта книга.Событиям XIV века, когда над Русью нависла угроза порабощения могучей азиатской империей и молодой Василий I готовился отбить полчища непобедимого Тимура (Тамерлана), посвящен роман «Сон великого хана»; по народному преданию, чудесное явление хану Пресвятой Богородицы, заступницы за землю Русскую, остановило опустошительное нашествие.
Исторические романы Льва Жданова (1864 — 1951) — популярные до революции и ещё недавно неизвестные нам — снова завоевали читателя своим остросюжетным, сложным психологическим повествованием о жизни России от Ивана IV до Николая II. Русские государи предстают в них живыми людьми, страдающими, любящими, испытывающими боль разочарования. События романов «Под властью фаворита» и «В сетях интриги» отстоят по времени на полвека: в одном изображён узел хитросплетений вокруг «двух Анн», в другом — более утончённые игры двора юного цесаревича Александра Павловича, — но едины по сути — не монарх правит подданными, а лукавое и алчное окружение правит и монархом, и его любовью, и — страной.
В книгу вошли три романа об эпохе царствования Ивана IV и его сына Фёдора Иоанновича — последних из Рюриковичей, о начавшейся борьбе за право наследования российского престола. Первому периоду правления Ивана Грозного, завершившемуся взятием Казани, посвящён роман «Третий Рим», В романе «Наследие Грозного» раскрывается судьба его сына царевича Дмитрия Угличскою, сбережённого, по версии автора, от рук наёмных убийц Бориса Годунова. Историю смены династий на российском троне, воцарение Романовых, предшествующие смуту и польскую интервенцию воссоздаёт ромам «Во дни Смуты».