Царская служба - [6]

Ну и оружие, куда ж без него-то. Зачислили меня в легкую роту, по каковой причине мне полагался штуцер да длинный тесак, который и сам-то по себе неплохое рубяще-колющее оружие, да его еще и можно примкнуть к штуцеру вместо штыка.

Но штуцер, мать его, это вообще песня! Капсюльный. С одной стороны, это, конечно, хорошо — во многих полках еще кремневые ружья остаются, вот с чем возни хватает… А тут надел капсюль на запальную трубку и осечек ноль целых шиш десятых. Пуля в хвосте имеет выемку и при выстреле пороховые газы ее расширяют, поэтому в нарезы она ввинчивается за милую душу, а при заряжании лезет в ствол легко и пропихивается шомполом без особого труда. В бывшем моем мире такая пуля, если я ничего не путаю, называлась как-то очень уж похабно, чуть ли не «миньет», [5] здесь, впрочем, ее называют ненамного лучше — пуля Аналя. Ох уж, эти французики…

Однако же если кто думает, что мне удалось, или пришлось, кому как больше нравится, вволю пострелять из столь замечательного штуцера, он крупно ошибается. За все время своего пребывания подпрапорщиком выстрелил я из штатного оружия не более десяти раз, точно и не помню, то ли семь, то ли восемь. Зато «левой-правой», «нале-во!», «напра-во!», «кру-гом!» и прочего «шагом — марш!», да еще перемежаемых гимнастическими упражнениями и изучением уставной премудрости, наелся от души. Не сказать, что это было таким уж непосильным делом, молодой крепкий организм вполне выдерживал, но в университете я привык к совсем другой системе обучения. Тем не менее где-то на третьем месяце такой жизни я неожиданно для себя пришел к выводу, что на самом деле так и надо. А что? Я ж все равно офицером стану, так что стрелять из штуцера — дело не мое, а вот посмотреть на службу со стороны тех самых солдатиков, которыми я буду командовать, мне очень даже полезно. Самое смешное, додумался я до столь мудрой мысли, сидя под арестом в маленькой камере-одиночке, куда попал на трое суток за то, что второпях застегнул ремень с видимым смещением бляхи вправо. Точнее, за это ротный командир влепил мне лишь сутки ареста, а еще двое суток добавил за неуместное остроумие. Была у капитана Мартынова такая привычка — заканчивать разносы риторическими вопросами. Вот и в тот раз, прочтя краткую лекцию на тему важности образцового внешнего вида для несения военной службы, он вопросил:

— А вам, Левской, вероятно кажется, что можно вот так стоять в строю со сдвинутой бляхой?

Ну, я не нашел ничего лучше, как ответить:

— Виноват, господин капитан! Я полагал, что только влево сдвигать нельзя, а вправо можно!

В итоге получил трое суток не самого комфортного отдыха от поднадоевшей муштры, а заодно возможность найти и понять в той самой муштре ее глубинный смысл. В чем он, спросите? Да в том, чтобы приучить солдата выполнять любой приказ быстро, точно, по возможности синхронно с товарищами и в любом случае не раздумывая. Сказано «направо», значит направо. Бой же тем и отличается от драки «стенка на стенку», что солдаты действуют не сами по себе, а по приказу. То есть, при прочих равных условиях кто лучше выполняет приказы своих командиров, те и победят. Если, конечно, эти приказы соответствуют обстановке. Но этому меня, надо полагать, будут учить, когда я стану уже прапорщиком.

Единственное, что оставалось мне непонятным, это обещание царя дать мне службу по моим способностям. Себя я оценивал трезво и прекрасно понимал, что способности мои довольно сильно отличаются от тех, коими должен блистать нормальный офицер, понимал это и государь, раз уж наводил обо мне справки. Но царю виднее. А я рано или поздно все равно получу соответствующие приказы и буду ту самую службу по своим способностям исполнять. Пока же мое дело — служить и терпеть, поскольку ничего другого все равно не предусмотрено.

Тут, пожалуй, стоит сказать несколько слов и о том, где именно я начал свою службу. Большой Стремянной полк, как следовало из его названия, должен был находиться «при государевом стремени», то есть представлял собой самую настоящую гвардию. Но я бы посчитал ключевым в наименовании полка слово «большой», ибо фактически Большой Стремянной полк являлся целым корпусом, потому как состоял из Кремлевского полка, где сейчас уже дослуживал Васька, Стремянного Гренадерского полка, Старшего, Среднего и Младшего Стремянных пехотных полков да Стремянного Охотничьего батальона. В Большой Стремянной полк входила и кавалерия — Царский Конный полк, Стремянной Драгунский, Стремянной Легкоконный и Стремянной Казачий полки, артиллерию представляли полковые артиллерийские роты и Стремянной Артиллерийский полк, инженерные войска — Стремянной Саперный батальон и Стремянная конно-саперная рота. Кроме того, Большой Стремянной полк имел в своем составе четыре кадетские роты, готовившие отпрысков боярских и лучших дворянских родов к офицерской службе и выпускавших не прапорщиков, нуждающихся в стажировке, а подпоручиков, которых сразу ставили на командные должности.

Меня зачислили в легкую роту первого батальона Старшего Стремянного пехотного полка. Легкие роты, как и гренадерские, считались отборными, поэтому в нашей роте подпрапоров имелось целых трое — компанию мне составляли княжич Иван Никитич Бельский да боярич Григорий Семенович Шувалов. Жили мы в казарме, но у нас была своя комнатка, где я и отметил свое двадцатиоднолетие в компании тех же подпрапоров да еще ротного старшины и урядников, сержантов то есть, если в терминах бывшего моего мира. Эти, правда, лишь пропустили с нами по чарочке, а потом, когда мы втроем добавили еще и болтали за жизнь, обеспечивали нам спокойствие и безопасность, чтобы господа офицеры не обнаружили столь вопиющее нарушение. Впрочем, не только нам, но и себе — попадись мы на распитии горячительных напитков в казарме, досталось бы и нам, и старшине с урядниками, за то, что не обнаружили и не пресекли безобразие.