Царская карусель. Война с Кутузовым - [3]

Защипало в глазах, молодо закипели горячие молитвы в сердце. Сердце всегда молодо.

«И на колени-то стать – сначала думай, кости поломаешь». – Михаил Илларионович согнул спину, отставил назад правую ногу и, опершись обеими руками в левое колено, медленно опустился на пол.

Был день преподобных отцов Прокопия Десятиградского, Стефана – подвижника странноприимства, пресвитера Печерского Тита…

Будучи послом в Стамбуле, Михаил Илларионович ездил в Арматию – предместье Стамбула, где преподобный Стефан строил больницы для престарелых. Прокопий Десятиградский тоже малоазиец. Прияв в сердце Духа Святого, не устрашился гнева василевса, не отрекся от святых икон, отсидел в тюрьме до смерти иконоборца Льва Исоврянина. Житие же Тита Печерского – поучение о страхе Божием. Преподобный отец со смертного одра послал просить о прощении у друга своего диакона Авагрия, ибо их дружба обернулась ненавистью. Авагрий пришел к одру, но вместо раскаянья обещал Титу хранить в себе распрю не токмо на земле, но и в будущей жизни. Тотчас и упал замертво, а Тит – исцелился. Обрел дар чудотворенья.

«Господа! – мысленно молился старый генерал. – Царь посылает меня воевать с турками. Прошу милости Твоей одолеть неприятеля, сохраня сколь можно больше жизней православных и мусульман, ибо нет во мне ненависти к иноверцам, но есть попечение о благе России. Умудри устроить мир скорейший. Не кровью залью землю, но убелю милосердием Твой Белый свет, коли не оставишь меня».

Прочитавши «канон молебный ко Пресвятой Богородице», просил и своими словами:

«Стар я и немочен, Благодатная, а меня – в главнокомандующие. Все беды, приносимые войной, на мои лягут плечи, за все грехи – мне отвечать перед Богом. Богородица! Под Твой Покров, под омофор Твой прошусь. Нет во мне не токмо жажды, но и малого мечтания о наградах, о славе – слава генеральская на крови взрастает. Но избавь меня, Пречистая, и от позора на седины мои, на мундир мой. Благослови послужить Государю и Отечеству под водительством Святых сил Небесных».

Помолясь, сел написать письмо Елизавете Михайловне Тизенгаузен, третьей дочери своей, вдове. Супруг ее Фердинанд убит под Аустерлицем, в несчастнейшем сражении для русского оружия.

«Лизинька, мой друг, и с детьми, здравствуй! Я получил из Петербурга известие, благодаря которому могу оказаться по соседству с тобою. Это значит, что я, вероятно, буду назначен командующим армией в Турции. Уверяю тебя, что это меня вовсе не радует, наоборот, сильно огорчает, клянусь тебе. Министр подготавливает меня к этому…»

Пост военного министра занимал Михаил Богданович Барклай де Толли. Тоже генерал от инфантерии. В министрах всего год, а труды явственные. В армии небывалая прежде новость – Главный штаб, начальник штаба. Сама структура армии перелопачена. Барклай свёл разбросанные по стране полки в дивизии, в корпуса, причем корпуса, ради их подвижности и боеспособности, устраивает из трех родов войск: пехота, кавалерия, артиллерия. Похвально, что озаботился резервами. Формирует пехотные и кавалерийские дивизии, уже стали явью четыре артиллерийские бригады…

Михаилу Илларионовичу пришелся по сердцу один из первых же циркуляров министра: «Армию отличает неумеренность в наказаниях, изнурение в учениях сил человеческих и непопечение о сытной пище». Так вот прямо и объявил главную беду вооруженных сил государства Российского. Мало того, указал причину, откуда сие проистекает: «Закоренелое в войсках наших обыкновение всю науку, дисциплину и воинский порядок основывать на телесном и жестоком наказании; были даже примеры, что офицеры обращались с солдатами бесчеловечно, не полагая в них ни чувства, ни рассудка. Хотя с давнего времени мало-помалу такое зверское обхождение переменилось, но и поныне еще часто за малые ошибки весьма строго наказывают».

Сей циркуляр не что иное, как указание сверху об отмене аракчеевщины, службы под палками. Забота же о солдатском желудке у Барклая отнюдь не на словах, принялся устраивать склады с продовольствием. «Оборонительные базы» – на случай войны с Наполеоном – устраиваются во Пскове, в Кременчуге, в Смоленске, в Москве.

Министр соответствует месту.

– А вот будет ли соответствовать Кутузов в свои шестьдесят шесть назначению в главнокомандующие? – Михаил Илларионович отложил письмо к дочери и принялся набрасывать черновик ответа министру.

«Получа отношение Вашего высокопревосходительства о предназначения меня главнокомандующим к Дунайской армии, я тотчас приготовился к исполнению высочайшей воли».

Перо столь быстро пролетело по бумаге, что Михаил Илларионович даже придвинулся к листу, изумленный написанным его же рукою. Еще мгновение назад собирался донести министру о недомоганиях своих. Ведь всего две недели тому назад, по дороге из Киева, несколько раз останавливался не ради насморка. Не жил, а плавал.

– Солдат ты, братец! – сказал себе, покачав головою. – И царедворец!

Перо уже снова бежало по бумаге, выводя мысль округлую и нужную до обязательности: «Доверенность государя в толь важном случае заключает в себе всё, что только льстить может человека, хотя бы наименее честолюбивого».