Царская карусель. Война с Кутузовым - [11]

Каждый турок в душе герой, но когда прет неумолимая, смертоносная стена, велика ли доблесть быть заколотым?

Турки бежали. И оба русских полка из лощины в лощину шли у них на плечах, убивая штыками тех, кто был внизу, и доставая пулями бегущих в гору. До Кадикиой гнали русские солдаты уничтоженного страхом неприятеля. Из турецкого лагеря грянули пушки, и генерал Эссен приказал отступать.

– Однако ж до победы далеко! – Кутузов послал Бибикова к Воинову. – Пусть подтянет конницу к левому флангу.

Штабники поглядывали на старого воителя с высока своей молодости: в провидца играет. И было по их. Турки, перестроившись, снова шли на правый фланг, укрываясь от пушек в лощинах.

Атака за атакой. Третья, четвертая, пятая.

И тут заговорили их пушки на левом фланге. Воистину тьма – десять тысяч конников обрушили удар на корпус Ланжерона. Прорвавшись между каре первой и второй линии, турки смели гусар Белорусского полка, посекли и отбросили со своей дороги кинбургских драгун. Оказавшись в тылу, разделились на две колонны: одна устремилась к Рущуку взять город, отрезать русские войска от моста, другая попыталась уничтожить конницу Воинова.

Но хорошие замыслы нужно уметь воплощать. Успех притупляет осторожность.

Навстречу турецкой коннице из Рущука выступили все шесть батальонов. Не защищались, атаковали.

На другую колонну турок, теснившую генерала Воинова, напали пришедшие в себя кинбургские драгуны. Их вел в спину туркам полковник Бенкендорф. Первым из своих рубанул саблей турка.

Вражеская конница в панике брызнула по сторонам, и генерал Воинов не упустил счастливого мгновения. Ударил.

Натиск казачьих, уланских, драгунских эскадронов смешал турецкие ряды. Общая рубка распалась на эпизоды, и в каждом турки уступали.

Первая турецкая колонна не выдержала натиска, началось бегство. А бегство и храбрых увлекает в свой водоворот.

Потерявши несколько сотен, турки укрылись за высотою, разбираясь на сотни и строясь.

– Павлуша! Скорее, дружок!

Кутузов приказал нескольким полкам из второй линии правого фланга и всему левому флангу вместе с кавалерией пасть сверху на головы туркам.

Вместо атаки аскерам Ахмед-паши пришлось искать спасения. Таявшая на глазах конница – лучшее, что было у султана – мчалась укрыться за редутами Писанцев. Бежала пехота. Бежать с ружьями, с саблями тяжело: бросали, лишь бы живу быть.

Кутузов позволил преследовать противника до десяти верст и, дабы не потерять людей под пушками укреплений, приказал отступить. Сидя на складном стуле, Михаил Илларионович обедал. Ему подали курицу, хлеб и вино.

Спросил штаб-офицеров:

– Где Бибиков?

– Его видели в Ольвиопольском полку. Убило командира эскадрона, и господин майор повел их в бой.

– Коли жив, так и слава богу!

Съевши всю курицу, Михаил Илларионович в отличном настроении приказал подать перо, бумагу и начертал приказ по случаю победы. Поблагодарив армию за твердость, в коей «не уступили нигде ничем неприятелю, – командующий заключал: – 22 число июня пребудет навсегда памятником того, что возможно малому числу, оживленному послушанием и геройством противу бесчисленных толп, прогнать неприятеля».

Уже поздно вечером Михаил Илларионович, не откладывая доброго дела на завтра, принялся за работу приятнейшую: представлял к наградам особо отличившихся. Среди первых помянул Бенкендорфа, представил к Георгию 4-й степени.

Ночью прибыли генералы на совет.

– Не понимаю, какие могут быть иные рассуждения? – изумился Ланжерон. – Нужно завтра же, если не сегодня, напасть на турок и добить их.

Эссен поддержал Ланжерона:

– Турки напуганы и серьезного сопротивления не окажут в сии первые дни своего позора, смятения. Мы можем загнать их в Шумлу.

– Не отступать же, коль победили?! – весело сверкал глазами герой дня Воинов.

– Свои потери не посчитали, – сказал Кутузов, когда все посмотрели на него, ожидая приказа. – Убитыми, ранеными убыль наша превышает полтысячи.

– В таком-то сражения! – воскликнул Ланжерон.

– Сражение было жаркое, – согласился Михаил Илларионович и долго смотрел на юное лицо одного из своих адъютантов. – Потери Ахмед-паши, то, что успели посчитать, около четырех тысяч. Пусть все четыре и даже пять. Но четырехкратное численное превосходство противника над нами сохраняется. Да не в том беда. Если пойдем за турками, то, вероятно, Шумлы достигнем, вы правы, генерал Эссен. Вот потом что станем делать? Холодное время года не за горами. Придется возвратиться на зимние квартиры, как и в прошлые годы, и визирь объявит себя победителем. Иное нам пристало. Моего друга Ахмед-пашу следует всячески ободрить, и он снова к нам пожалует. Приказываю отступать.

Ошеломление отобразилось на лицах генералов и офицеров.

– Впрочем, – сказал Кутузов, – позволяю собрать трофеи, похоронить убитых. Лагерь у нас хороший, сады кругом.

Молодым офицерам одноглазый старец в генеральском мундире, еще днем бывший за отца родного, казался теперь зловещим. Отступать победив?! Может, еще и Рущук оставить?

Как в воду глядели.

Через три дня несколько башен в крепостной стене Рущука были взорваны, и армия, обрастая многими тысячами беженцев болгар, переправилась на левый берег Дуная.