Царизм и третьеиюньская система - [41]

Казалось невероятным, чтобы в начале XX в. прави­тельство, какое бы оно ни было, вынужденное по своему положению хоть как-то считаться с общественным мнением

Внутри страны и за границей, притом точно зная подлин­ных убийц, могло пойти на такой шаг. Почти за сто лет до этого Александр I запретил обвинять евреев в ритуальных убийствах, объявив эти обвинения ни на чем не основан­ным средневековым предрассудком. Но последний само­держец уже не мог позволить себе подобной цивилизо­ванности.

С ведома Николая II и при его полной поддержке пра­вительство в лице Щегловитова приняло ритуальную вер­сию, и вместо истинных убийц на скамью подсудимых был посажен некий Мендель Бейлис, приказчик кирпичного завода, вблизи которого был найден труп убитого мальчи­ка. Бейлис провел два с половиной года в тюрьме, прежде чем осенью 1913 г. предстал перед судом. Методы следст­вия могли сравняться только с той кампанией, которую развернули черносотенцы вокруг этого дела. Логика взя­того курса заставила прокуратуру и следствие не только покрыть убийц, но и вступить с ними в прямой контакт, советуя, что говорить и как поступать в том или ином слу­чае. Когда Вера Чеберяк, опасаясь, что ее могут выдать собственные дети, убила сына и дочь, было признано, что они умерли от дизентерии. Медицинская экспертиза трупа Ющинского, в свою очередь, была сфальсифицирована са­мым грубым образом. Начальник киевского сыскного отде­ления и детектив, считавшийся одним из лучших в России, установившие убийц и не согласившиеся признать убий­цей Бейлиса, были отданы под суд. Был подобран спе­циальный состав присяжных. Прокурор, доносил во время процесса командированный в Киев чиновник департамен­та полиции своему шефу Белецкому, «сумел отвести из присяжных заседателей всю интеллигенцию..., состав засе­дателей — все сплошь в свитках и косоворотках..., и серый состав присяжных может обвинить ввиду племенной вражды» ⁵⁰.

Но этой по сути дела единственной надежде, которую питали Щегловитов и прокурор Киевской судебной пала­ты Чаплинский — одна* из главных фигур в организации ритуального процесса, не суждено было сбыться. «Се­рые» крестьяне-присяжные оказались намного выше тех, кто рассчитывал на их темноту и антисемитские предрас­судки. Они оправдали Бейлиса. Провал процесса был круп­ным морально-политическим поражением царизма.

Главная цель, преследовавшаяся процессом Бейлиса, состояла в том, что он должен был послужить поводом для разгрома революционного движения, которое усиливалось с каждым днем. Официальная и черносотенная пропаганда доказывала, что это движение — исключительно дело рук евреев, якобы получавших деньги и указания от некоей международной еврейской организации, необычайно могу­щественной и коварной. Осуждение Бейлиса должно было стать сигналом к массовым еврейским погромам, а послед­ние, создав атмосферу всеобщего националистического угара, облегчили бы тем самым и разгром революционных сил.

Правая печать прямо говорила об этом. «Социал-демо­кратию и еврейство,— писал Меньшиков,— Россия должна взять в железо: это обязанность ее правительства, об этом нравственный крик ее населения». А. Н. Хвостов, депутат IV Думы и лидер фракции правых, еще в ходе процесса, будучи уверен в осуждении Бейлиса, заявил одному из корреспондентов: «После дела Бейлиса революционные выступления в России станут невозможными по крайней мере в течение трех лет» [206].

Дело Бейлиса доказало с необычайной очевидностью, что решительная борьба с антисемитизмом возможна толь­ко на путях подлинного демократизма. Кадеты, кичившиеся тем, что они настоящие просвещенные «европейцы», не вы­держали «испытания антисемитизмом», лишний раз проде­монстрировав, что они были поддельными демократами. Так, по мнению Струве, в отношении евреев следовало встать на позицию «асемитизма». Это слово означало у Струве своеобразный остракизм, отказ от общения с ев­реями или, как он объяснял, «культурное отталкивание», которое он предлагал взамен грубого и дикого, «неевро­пейского» антисемитизма.

Взгляды Струве подверглись критике со стороны офи­циального руководства партии за грубую прямолинейность. Но сторонников Струве в кадетской партии было весьма много. Об этом свидетельствует дневник члена ЦК партии А. В. Тырковой. «Разговоры о национализме, — записывала она, например, 17 января 1910 г., — лезут со всех сторон. По-видимому, это крепче разрастается среди радикалов (чи­тай: либералов. — А. А.)... Гредескул, Э. Гримм, Д. Д. Про­топопов... все говорили, что нельзя терпеть, что кроме „еЁ- рейской“ „Речи“ ничего у нас нет. Только Родичев и Д. Гримм были против нас» [207]. Открытая неприязнь к ев­реям, жалобы на то, что они всех «одолели» и все «заполо­нили», как в партии, так и в общественной жизни, прони­зывают дневник за все годы реакции и мировой войны и являются отражением подлинных настроений кадетской верхушки.

Кадеты выступили против осуждения Бейлиса. Видный деятель партии В. А. Маклаков, участвуя в процессе и бу­дучи первоклассным адвокатом, сыграл значительную роль в его провале. Но эта позиция была обусловлена в еще большей степени теми же причинами, которые заставляли кадетов выступать против политики правительства в фин­ляндском и польском вопросах. Защищая Бейлиса, кадеты спасали царскую монархию. Это откровенно признал сам Маклаков после процесса в статье с характерным названи­ем «Спасительное предупреждение», в которой он писал, что «страшно думать, к чему привела бы эта невозможная и ненужная» затея с ритуальным убийством[208].