Царица Тамара - [18]

Священник. Я не могу молчать.

Царица. Что ты хочешь сказать?

Священник. Игумен сошел с ума.

Первый офицер. У нас была надежда, что ты отдашь нам сегодня тело хана.

Царица. О, Господи, и у меня была эта надежда. А скоро ли прибыл бы сюда князь Георгий, если бы я согласилась?

Первый офицер. Да, очень скоро. Князь Георгий недалеко. Мы взяли его с собой, ибо мы знаем справедливость твою и то, что ты его выкупишь.

Игумен. Царица не выкупит его, если вы не смиритесь, товинцы. Вы слышите?

Второй офицер. Мы слышим.

Первый офицер. Значит, ты не позволишь и Фатиме вернуться к тебе?

Царица. Фатиме? Нет. Много зла сделала она мне.

Первый офицер. Она сделала тебе также и добро.

Царица. Что ты знаешь? Она причина того, что князь Георгий в плену.

Первый офицер. Фатима причиной того, что твой сын снова у тебя — иначе он был бы мертв. И тем еще ты ей обязана, что князь Георгий жив.

Второй офицер. Это правда.

Царица. Фатима сделала все это? Задумывается. Она живет в моем доме и служит моим врагам. Нет, она не должна возвращаться. Разве не она увела моего сына?

Первый офицер. Фатима спасла твоего сына, царица. Как ты думаешь, зачем блуждали мы по ночам вокруг твоего замка? Чтобы схватить твоего сына и отомстить на нем. И мы наверное бы нашли его. Фатима привела его к нам — но она кинжалом защищала его жизнь.

Царица. Вот видите, я была права. Офицерам. Пусть Фатима вернется — я хочу поблагодарить ее.

Игумен. Ты не права, дитя мое. Фатима — язычница.

Царица. Я уж сказала — пусть Фатима придет; попросите ее прийти и передайте ей мой привет.

Первый офицер. А князь Георгий не должен прийти?

Игумен. Нет; слышите вы?

Второй офицер. Мы слышим и не станем более искушать царицу.

Первый офицер. Хорошо, князь Георгий не просит тебя ни о какой милости.

Царица. Я знаю, да ему и не надо.

Первый офицер. Может быть, тебе придется просить у него милости.

Царица. Как? Это похоже на угрозу.

Первый офицер. Нам не велено больше говорить.

Царица. Это звучит, как угроза. Благочестивый отец, ответь ему.

Игумен. Пусть князь Георгий грозит, если ему угодно. Самое важное — не он. Самое важное, товинцы, то, что вы возвращаетесь к народу вашему после того, как решились противиться великой царице.

Первый офицер. И она противилась нам… Еще раз мы просим тебя, царица, обменяйся. За князя Георгия мы требуем тело хана и двухгодичного мира.

Игумен. Требуем! Они требуют!

Царица. Они бы могли и больше потребовать — всего, чего они ни пожелали бы, о, Господи — всего, чего бы ни пожелали. Но зачем они угрожают?

Игумен. Я не знаю. Ты не должна позволять им грозить себе; дай, я им отвечу.

Царица. Ответь им.

Игумен. Можете идти, товинцы. Идите с миром. А хана вашего царица похоронит по христианскому обряду.

Второй офицер испуганно. Царица не сделает этого.

Игумен. Я сам буду читать над ним молитвы.

Первый офицер горячо. Этим царица совершила бы великую и злую несправедливость по отношению к товинцам, и те бы ни о чем на свете не стали заботиться, как только о том, чтобы отомстить ей.

Второй офицер, уходя. Благодарим тебя, царица, что ты допустила нас пред лицо твое. Ты могла бы проявить свою кротость — но не пожелала; ты могла бы сказать нам милосердное слово — но ты не сделала этого.

Офицеры уходят со свитою.

Царица сходит с своего места, тревожно. Вот они уходят.

Игумен. Да, наконец. Но было близко к тому, чтобы сделалось по их желанию — они даже угрожали тебе.

Царица. Вот они уходят… Это звучит, как земля, что падает на гроб.

Игумен. Да, ты была недостаточно тверда, ты уступила сначала и разрешила Фатиме вернуться. Но в самом главном — ты не поколебалась.

Царица. А мне кажется, что в самом-то главном я и уступила. Князь Георгий в опасности, и я не спасла его.

Игумен. В великий день, который скоро придет, не будет спрошено о человеке, которого ты могла спасти, а o вере, которой ты служишь.

Священник. Гм!.. Я с этим не совсем согласен.

Царица. И я тоже. Ты не знаешь меры, благочестивый отец; тебе хочется только, чтобы я отвечала на силу силой — и допустила бы погибнуть моего супруга. Почему ты не хочешь сегодня допустить моего счастья? Разве каждый день я ликую? Радостью наполнил меня супруг мой — он написал это письмо, и дивно хорошо и мягко стало на сердце у меня. Радость, как алый огонек, трепещет в груди моей. Молчи, игумен. Когда он придет — я буду целовать его и на тысячу ладов выказывать ему любовь мою. На все лады, как только можно выдумать, и всю мою жизнь! Я уже не обращусь к тебе, игумен. Устала я холодно смотреть на князя Георгия — потому что я люблю его; и ты уже не заставишь меня больше…

Игумен. И ты думаешь, что он бы посмел прийти с войском? Он видится тебе, женщина, на коне, бурный и грешный, и твое сердце бьется.

Царица. Не знаю я, что бы он посмел. И никто из нас не знает. Он, может быть, и не решился бы, хотя это был и великий план.

Игумен. Но все-таки он не просит у тебя милости.

Царица. Ты не понимаешь, игумен. Тоска в письме его, и не милость моя нужна ему. Для тебя ее было бы достаточно, и для тебя, священник, да и для меня самой, а для него не довольно милости. С непокрытой головой идет он к моим врагам — и просит смерти. И в этом-то письме сегодня радость моя, — а он, бедный, не понимает этого! Только одно он знает — что идет против великой несправедливости… Воины, достаньте тело хана из погреба. Гетман с солдатами уходит.