Царица Аттолии - [20]

— Это невозможно, — категорически заявил Евгенидис. — Почему мы должны воевать с Аттолией?

Халдей указал пальцем на правую руку Евгенидиса.

— Не смешно, — отрезал Евгенидис и поднялся с постели. Он вытащил свой халат из гардероба и накинул его на плечи. — Если вы так пошутили, я убью вас, — прорычал он.

— Тебя вернули в Эддис с условием, что воды Арактуса будут выпущены. Ты знал об этом? — спокойно спросил халдей.

Евгенидис вздохнул и подтащил свое рабочее кресло от стола, чтобы сесть лицом к лицу с халдеем.

— Да, — сказал он и стал ждать, когда халдей снова заговорит.

— Твоя королева согласилась открыть шлюзы водохранилища. Но одновременно она приказала конфисковать имущество десяти торговых караванов Аттолии на перевале. Аттолия выразила протест. Эддис списала их в качестве репараций. Аттолия назвала это недружелюбным актом и потребовала возвращения товаров. Эддис предложила международный арбитраж с участием Десяти Наций, но Аттолия отказалась. Она прислала в Эддис ультиматум с требованием вернуть караваны или считать себя в состоянии войны.

Евгенидис ждал. Халдей откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди.

— Ваша царица ответила в двух словах: «Значит, война». Она приказала аттолийскому послу и его миссии покинуть дворец и открыла главный шлюз водохранилища Хамиатеса. Паводковые воды ворвались в ирригационную систему Аттолии и уничтожили большую ее часть. Эддис направила вооруженные отряды в предгорье, чтобы перекрыть водоснабжение в верховьях Сеперхи. Больше четверти посевов в этой области сгорели на полях. Эддис потеряла часть своей армии. — халдей внимательно посмотрел на него. — Это для тебя новость?

— Продолжайте.

Халдей кивнул.

— К тому времени, когда Сунис узнал о конфликте, а Аттолия покинула рынок, и цены рванули вверх, Эддис успела купить большую часть излишков местного зерна. Проверив записи, я обнаружил, что она купила большую часть еще до ультиматума Аттолии. Неужели ты не в курсе? — спросил он, не в силах поверить.

Евгенидис снова встал с кресла, качая головой. Он напоминал халдею медведя, посаженного на цепь. Небольшого, но медведя.

— Совет Эддиса проголосовал за объявление войны, — сказал халдей. — Почти единогласно. Военный министр воздержался.

— Почему? — воскликнул Евгенидис, думая не о Совете, а своем отце.

— Думаю, из любви к тебе, — сказал халдей.

— Они никогда не поступали так раньше, — сказал он с горечью.

Халдей ответил:

— Думаю, если бы ты взял на себя труд поразмыслить немного, то заметил бы, что за время чуть меньше года, ты превратился в самого великого народного героя, которого знал Эддис.

Евгенидис упал в кресло и закрыл лицо рукой. Халдей заметил, что он поднял обе руки, но быстро сунул правую в карман халата.

— Я не хочу ничего знать об этом, — сказал Евгенидис.

— Я слышал, — продолжал халдей, — что ты редко выходил из своей комнаты этой зимой. Решил спрятать голову в песок?

Он встал и подошел к столу Евгенидиса, чтобы пролистать содержимое книги. Евгенидис вздохнул и откинул голову на спинку кресла, все еще не решаясь открыть глаза.

— Не могли бы вы уйти? — попросил он.

— Занимаешься классификацией растений? — спросил халдей, приподняв книгу. — И анатомией человека, я смотрю. И Евклидовой геометрией. Или просто переписываешь тексты? — он взглянул на клочки бумаги, исписанные трудолюбивым почерком Евгенидиса.

Он поднял стопку бумаг и помахал ею в воздухе.

— Извини меня, — сказал он. — Но когда твоя страна воюет, я не могу спокойно смотреть, как умные люди занимаются ерундой.

Евгендис вскочил и выхватил бумаги из рук халдея.

— Это не ерунда, потому что я больше ничего не могу сделать для своей страны, — выкрикнул он, бросая стопку обратно на стол. — Потому что у меня осталась всего одна рука, и даже не правая.

Обернувшись, он схватил со стола чернильницу и швырнул ее в створку шкафа, разбрызгав черные пятна по светлому дереву и стене. Черные брызги усеяли простыни его постели.

В наступившей после вспышки ярости тишине раздался голос царицы.

— Халдей, — сказала она с порога. — Я узнала о вашем приезде.

Евгенидис пошатнулся и посмотрел на нее.

— Ты начала войну из-за меня, и ничего мне не сказала? — спросил он.

— Вы должны извинить меня, — сказала царица, обращаясь к халдею, словно ничего не слышала. — Я проспала, иначе встретила бы вас раньше.

— Мы действительно воюем с Аттолией? — Евгенидис требовал ответа.

— Да, — подтвердила царица.

— И Сунисом? — спросил Евгенидис.

— Почти, — согласилась Эддис.

— Как ты могла, приходя раз в неделю, болтать о погоде и ни словом не упомянуть войну?

Эддис вздохнула.

— Не хочешь ли сесть и прекратить кричать? — спросила она.

— Я не буду кричать. Но я не сяду. Возможно, я захочу бросить еще одну чернильницу. Это Гален приказал ничего не рассказывать мне?

— И он тоже, — призналась царица. — Но ты и сам ничем не интересовался, Евгенидис. Ты же не слепой и должен был видеть, что происходит вокруг тебя, но ты никогда не спрашивал.

Он вспомнил обо всем, что безразлично наблюдал в течение нескольких месяцев: армейские курьеры верхом на лошадях в переднем дворе, знакомые лица придворных, внезапно переставших появляться за ужином. Исчезнувшие из библиотеки карты, а так же пресс-папье к ним. Его царица была слишком занята, чтобы навещать его чаще раза в неделю, а он никогда не интересовался, почему.