Царица Аттолии - [18]

* * *

Когда Аттолия была переодета для сна, а ее волосы тщательно причесаны и заплетены в косы, она отпустила служанок и медленно вошла в свою спальню. Она провела рукой по покрывалу кровати, призывно откинутому, но не легла. Подобрав юбку, она села в кресло у окна, глядя в ночное небо. Через некоторое время она расслабилась достаточно, чтобы забарабанить пальцами по подлокотнику.

— Надо было его повесить, — сказала она вслух.

Больше она ничего не говорила, в комнате стояла тишина, луна медленно плыла над крышами дворца, пока ее луч не упал на ковер у ног царицы. Измученная, она наконец легла в постель и всю ночь спала без снов.

Глава 6

Пришла зима, и теперь он заставлял себя вставать по утрам, даже если единственным его занятием в этот день было сидеть в кресле у изножия кровати и смотреть на огонь в очаге. Время от времени он практиковался в письме, отрабатывая почерк. Ночью, когда дворец затихал, он просыпался и несколько часов лежал в постели, глядя на игру теней на потолке. Расставание со старыми привычками давалось тяжело, и он не мог заснуть. Он считал себя счастливчиком в те ночи, когда просыпался от ночного кошмара без крика, и был рад, что вблизи от библиотеки нет жилых комнат, обитатели которых могли бы услышать его.

В конце зимы он все еще отрабатывал свой почерк и занимался изучением книг и свитков в библиотеке. Он читал труд о классификации растений и животных, когда в дверь постучали. Он поднял глаза и посмотрел на человека, стоящего на пороге. Рядом с ним, как будто только что опущенный на пол, стоял большой обшитый кожей короб с ручкой на крышке.

— Чем могу помочь? — спросил озадаченный Евгенидис.

— Они прислали меня показать вам некоторые вещи, — неловко произнес человек.

Евгенидис без труда определял, сколько человек входит в категорию «они». Одна. Или двое.

— Что за вещи? — спросил он.

Человек подтолкнул короб поближе к Евгенидису. Он отпер и поднял крышку, чтобы открыть его содержимое. Под крышкой, закрепленный ремнями, был размещен набор протезов: пристегивающиеся руки и крючки. Руки были вырезаны из дерева, некоторые из них были сжаты в кулаки, некоторые частично раскрыты. Крючки сделаны из блестящей латуни или серебра, инкрустированные перламутром или гладкие.

— Убирайтесь, — сказал Евгенидис.

— Молодой господин, — запротестовал человек.

— Убирайтесь!

— Вы должны посмотреть. — человек стоял на своем.

Евгенидис встал со стула и, бросив короткий взгляд в окно, выбежал вон. Он пересек библиотеку и захлопнул за собой дверь.

Евгенидис проскочил по коридору мимо нескольких испуганных слуг и бегом преодолел два пролета вверх по лестнице, прежде чем понял, что не хочет идти на крышу. В солнечный день в конце зимы она будет занята дамами, стосковавшимися по теплу. Он напряг мозги в поисках надежного убежища, но библиотека была единственным безлюдным уголком, из которого его так бесцеремонно изгнали. Через некоторое время он повернулся и, не торопясь, пошел обратно вниз по лестнице и по коридору к другой лестнице, мимо все тех же слуг, молча радуясь, что одет не в халат, как обычно в первой половине дня, а в обычную одежду. Впрочем, тут он вспомнил, что оделся так исключительно по настоянию отцовского камердинера, очевидно, предупрежденного о визите протезиста. Эта мысль так взбесила его, что камердинер должен был бы обрадоваться, что оказался далеко в эту минуту.

Евгенидис покинул дворец через маленький дворик, где в каменной стене была спрятана незаметная калитка, выходящая на заросший травой склон.

Мощеная белым камнем дорожка привела его к перекрестку с более широкой мостовой Священного Пути. Прямой, как стрела, Священный Путь поднимался на гребень холма к огромному храму Гефестии, возвышавшемуся над царским дворцом.

В тени еще лежали пятна снега, и ветер насквозь продувал его тонкую рубашку. Холм был крутой, и он быстро запыхался, но упрямо шел вперед, пока не достиг пустого притвора храма. Он оглянулся, чтобы посмотреть в сторону дворца, но на Священном Пути за его спиной не было видно ни одной живой души. Он прошел сквозь главные двери храма, распахнутые для холодного воздуха, в пронаос.[3] Меньшая пара дверей, ведущих в наос, также была открыта.

Проходя от пронаоса к наосу, он привычно умерил шаги. Алтарь был пуст. Ладан горел в жаровне без присмотра жрецов, хотя не было видно никаких признаков просителей и недавней жертвы. Большая позолоченная статуя Гефестии смотрела вниз прямо на Евгенидиса. Он подошел к нише перед главным алтарем, где находился меньший алтарь, посвященный Евгенидису, богу воров. Занавес обеспечивал конфиденциальность посетителей. Евгенидис задернул его и сел на одну из мраморных скамей, тянувшихся вдоль стен. Он поднял ноги на скамью, спрятав их от любого случайного взгляда из-под занавеса, и обхватил колени руками.

Он вышел из комнаты без повязки. Интересно, успел ли кто-нибудь рассмотреть его руку, когда он спешил в новое укрытие. Евгенидис прислонился затылком к мраморной стене и закрыл глаза. Он не смотрел на алтарь, украшенный россыпью богатых драгоценностей, украденных им самим и его предшественниками. Он пришел не молиться. Он пришел спрятаться.