Царица Армянская - [12]

Все это поведал Каш Бихуни. Он еще что-то хотел сказать, но Каранни прервал его вопросом:

— Девушку, мною подаренную, держишь при себе?

Верховный военачальник вздохнул, лукаво усмехнулся и промолвил:

— Что тебе сказать, мой повелитель. Старый конь тоже жует ячмень.

Оба засмеялись. Дочь Миная закрыла ладошками уши, чтобы ничего не слышать.

— Ты сказал, «если забраться на вершину горы Нпат», Каш Бихуни. А зачем туда забираться?

— Там древнее обиталище армянских богов. Говорят, что рай был именно там.

— И ты этому веришь?

— Так утверждают наши жрецы.

— И если мы туда взберемся, попадем в рай?

— Не знаю, не бывал там.

Каранни потрепал по щеке дочь Миная и сказал:

— Наш рай, старик, вот это море, эта дочь Миная, тело которой такое нежное и горячее. И вот этот огонь, и этот клочок нашей земли, на которой мы сейчас сидим. Не ищи иного рая, Каш Бихуни.

Рыбак положил зажаренную рыбу на ячменную лепешку и подал престолонаследнику. Каранни с большим аппетитом принялся за еду.

— Ты бывал на вершине Нпарта? — спросил он у рыбака.

— Не доводилось, царь мой, не взыщи.

— Говорят, там находится рай. Веришь этому?

— Как верить тому, чего сам не видел, божественный? Прости раба своего!

Каранни схватил Каш Бихуни за бороду.

— Этот рыбак умнее тебя, господин верховный военачальник.

Каш Бихуни почувствовал боль и сердито глянул на рыбака.

— А рыба у тебя отменная, — пробурчал он. — У меня тоже вопрос к тебе: а в Егемаис-Еране ты бывал?

— Бывал, — земно поклонился рыбак. Он отвечал на вопросы с опаской, не переспрашивая, если и не все понимал. — Из тех краев к нам сюда, к морю, иногда забредают львы и тигры.

— И еще кто? — улыбаясь, спросил престолонаследник. Ему доставляло удовольствие общение с этим молодым рыбаком. Он словно бы ощущал в нем всю силу и чистоту моря.

— Приходят оттуда и полудикие люди. Скот у нас крадут. Все оружие у них — камень да палка.

Каранни ужасно захотелось побывать в тех загадочных местах, но не теперь. Потом как-нибудь. Сейчас перед ним маячила тень Мурсилисова посла. Все на забывалось, как заносчиво он держался. Жаль, сразу на ум не пришло: надо было не о камень разбить таблички с письмом Мурсилиса, а о голову его посла.

Над морем вдруг навис туман. День склонялся к вечеру. Каранни поспешил к себе в шатер. Там горел медный светильник. На подушках, скрестив ноги, с видом пугливой овечки сидела дочь Миная, окутанная нежно-прозрачным покрывалом и намасленная благовониями. Прислуживающая ей жрица начертала на глиняной дощечке какие-то линии и узоры и сунула под подушку, затем вынула из-за пазухи малюсенькую — с мизинец, — тоже глиняную фигурку, положила ее у светильника и, шаркая ногами, вышла вон.

Каранни сел на подушку из шкуры барса.

— А ведь я так и не знаю, как тебя зовут, дочь Миная.

— До того ли тебе, занятому человеку, величать простую девушку по имени, божественный? — вроде бы недовольная тем, что это так, ответила Нуар.

— Но тебя спрашивает престолонаследник страны, твой повелитель!

Дочь Миная смиренно поцеловала руку царевича.

— Нуар мое имя, божественный…

— Жена бога Ара тоже Нуар! Вот так-то.

Нуар сжала ладонями свои округлые узкие плечи. Ей вспомнился их дом, тот уголок в нем, где стояла изваянная из камня богиня Нуар, и отец, по которому девушка очень скучала.

— Прости, мой повелитель, не моего разумения это дело. Но как бы сказать… Не слишком ли много их, этих богов?..

— А ты чья родом, Нуар? — прервал ее Каранни.

— Отец мой медник в Нерике. Он не знает, где я… Втайне от него, с помощью жрицы-колдуньи, ушла я темной ночью в Дзюнкерт, чтобы поведать тебе о беде твоей супруги… Но Урси Айрук-старший запретил мне выходить из его дома. Целых три дня продержал взаперти…

— Урси Айрук тронул тебя?..

— Не успел он, божественный. Первые два дня я не подпускала его, сославшись на то, что это дни воздержания богини Эпит-Анаит, а на третий день богиня Цовинар утопила его.

Каранни взял с серебряного блюда краснобокое яблоко, протянул его Нуар. И тоже подумал: почему их так много, богов?.. Кто так сказал? Эта девушка?.. И царица, жена его, Мари-Луйс, тоже так говорит…

Нуар надкусила яблоко.

— Да пошлют тебе боги пять тысяч лет жизни, мой повелитель.

— А у тебя только один бог, Нуар?

— И одна любовь! — И она, заплакав, прижалась к Каранни. — Много, очень много богов. О, если бы у меня был только один господин, только один бог!

Каранни вновь тяжело вздохнул и, помедлив, спросил:

— Кто желал тебя?.. Любишь кого?

— Люблю того, кто не любит меня… Видишь, властелин наш, боги немилосердны.

— А меня любишь, Нуар?..

Спросил и устыдился своего вопроса.

Нуар взволнованно сказала:

— Ты мой царь, мой властелин, мой бог. Я что конь в твоей колеснице, что твоя гончая на охоте, принадлежу тебе от рождения!..

Раздался стук. Каранни, однако, не обратил на него внимания. Зачарованный, глядел он на Нуар. Один господин, один бог?! О боги, сейчас у меня разорвется голова!.. Снаружи послышался голос Каш Бихуни:

— Родоначальник Васпуракана Андзев пожаловал!..

— Пусть ждет рассвета.

А рассвет был еще далеко…

Утром Каранни вышел из шатра царственно разодетый. Подумалось: наверно, посол Мурсилиса уже вернулся восвояси и плетет там своему царю все, что бог на душу положит. Бог лжи. И Каранни усмехнулся. У них, у этих хеттов, небось и такой бог есть.