Царевна Софья - [34]

В день водружения столба и выдачи грамот, 14 июня, стрельцы по своему произволу подвергли зверским пыткам и казнили полковника Степана Янова — «старого и заслуженного и гораздо знатного мужа, который их, стрельцов, тогда правильно и крепко в своей по артикулам воинским команде содержал». «И с того числа, — отмечено в записной книге Разрядного приказа, — немногие дни были без стрельбы, а во всех слободах стреляли из ружья».^{103} Столица находилась во власти распоясавшихся мятежников.

Примерно тогда же, в середине июня, стрельцы выдвинули новое требование — захотели именоваться надворной пехотой, что подчеркивало бы их близость ко двору в качестве столичного гарнизона и охраны царской резиденции. Софья немедленно согласилась: 28 июня указом от имени царей Ивана и Петра Стрелецкий приказ был переименован в Приказ московских полков надворной пехоты.^{104}

Надо отметить: царевна действовала в отношении мятежных стрельцов тонко и осторожно. Медведев сообщает, что Софья «удовольствовала» их большой прибавкой денежного жалованья и прибыльными доходами с торговых лавок, часто приглашала стрелецких выборных к себе и «великую честь над ними, выборными, превосходнее и вернее всего дворянства вела». Разумеется, это было лицемерие, но поступить иначе не представлялось возможным: страх правящих верхов перед вооруженными бунтовщиками был слишком велик.

Между тем государственные дела шли своим чередом. 25 июня состоялось венчание на царство Ивана и Петра. На коронации князь Василий Васильевич Голицын прислуживал царю Ивану, а его двоюродный брат Борис Алексеевич — Петру. В этот день в бояре были пожалованы стольники князь Андрей Иванович Хованский и Михаил Львович Плещеев, а также окольничий Матвей Богданович Милославский. Чин окольничего получили стольник Ларион Семенович Милославский и думный дворянин Венедикт Андреевич Змеев. В думные дворяне были произведены стольник Петр Савич Хитрово и полковник Василий Лаврентьевич Пушечников. Пожалование думными чинами сразу двоих Милославских отразило возросшее значение родственников царя Ивана и царевны Софьи. Обращает на себя внимание также возведение в боярское достоинство князя Андрея Хованского через чин, минуя окольничество, что, несомненно, являлось показателем возросшего влияния его отца. Впрочем, таким же образом боярство получил недруг старшего Хованского и верный сторонник Софьи Михаил Плещеев.

В последующие дни в бояре были пожалованы еще несколько представителей старых фамилий: Борис Петрович Шереметев, князь Михаил Иванович Лыков, князь Андрей Иванович Голицын, князь Василий Петрович Прозоровский (сын воспитателя царя Ивана) — двое последних — также через чин. В окольничие были произведены стольник Тихон Никитич Стрешнев и думный дворянин Василий Саввич Нарбеков; чин думного дворянина получили стольники Василий Семенович Змеев и Авраам Иванович Хитрово. Если Стрешнев был преданным сторонником царя Петра, то Нарбеков и двоюродные братья Змеевы входили в окружение князя Василия Голицына. Через четыре дня после коронации кравчим при дворе царя Ивана был назначен князь Алексей Петрович Прозоровский, а при царе Петре эту должность продолжал выполнять князь Борис Голицын.^{105} Новые назначения в Боярскую думу и на придворные должности отразили рост значения сторонников царевны Софьи и князя В. В. Голицына, которым противостояли, с одной стороны, приверженцы царя Петра и Нарышкиных, а с другой — клан Хованских, преследовавших собственные, не до конца понятные политические цели.

Князь Иван Андреевич Хованский, впрочем, не играл крупной роли в Думе. Его влияние было связано с популярностью в среде стрельцов, которые до начала осени 1682 года оставались фактическими хозяевами в столице. По свидетельству А. А. Матвеева, «князья Хованские, со дня на день в славе и той их стрелецкой радости превосходить начали, и во всём им, стрельцам, больше от безумия своего любительно снисходили и слепо угождали». Стрельцы называли старого князя Хованского «батюшкой» и «завсегда за ним ходили и бегали в бесчисленном множестве, и куда он ни ехал, во все голоса перед ним и за ним кричали: „Большой, большой!“ И в такой великий кредит тем своим безумным поведением они, князья Хованские, к ним, стрельцам, вошли, что они, стрельцы всех бывших полков, в собственной их, князей Хованских, воле и власти были». В то время страх представителей правящей верхушки перед стрельцами был настолько велик, что «им, князьям Хованским, ничего вопреки никогда прямо говорить никто не смел».^{106}

В конце мая по непонятной причине произошел резкий разрыв дружеских и союзнических отношений между Иваном Хованским и Иваном Милославским. Это стоило последнему потери государственных постов: уже 25 мая Пушкарский приказ был передан в ведение боярина князя Федора Семеновича Урусова, а в начале июня к нему же отошли Иноземский и Рейтарский приказы. Так главный организатор дворцового переворота вдруг оказался не у дел. Более того, его ссора с Хованским приняла настолько открытый и опасный характер, что стрельцы даже угрожали смертью обидчику своего «батюшки». Милославский, не на шутку перепуганный, сбежал из столицы в свои подмосковные вотчины, где, по образному выражению Матвеева, «всячески укрывался, как бы подземный крот, и паче меры тайно вкапывался внутрь земли».