Царевна Софья - [21]

Первая кровь опьянила бунтовщиков, и теперь остановить зверскую расправу над мнимыми «изменниками» было уже невозможно. Стрельцы первым делом схватили Матвеева, вернувшегося на Красное крыльцо. Пытаясь его спасти, Наталья Кирилловна с царственными отроками вцепились в него изо всех сил, но «стрельцы, с свирепым стремлением и с тиранским нападением, бесстыдно оторвав его, Матвеева, от рук их царских величеств, похитили, и хотя милосердо ее величество государыня царица его не хотела отдать, но невозможно было». Боярин князь Михаил Алегукович Черкасский на мгновение вырвал Матвеева из рук стрельцов и от непомерного усилия упал вместе с ним на дощатый настил, прикрыв его своим большим телом от нападавших. Разумеется, силы были слишком неравны; обагренные кровью бунтовщики, «радостно и сладостно желательные его, боярина Матвеева, ни в чем им не повинного, из-под него, боярина князя Черкасского, вырвав, разодрали на нем, помянутом князе, платье». Несчастного Артамона Сергеевича «бросили с Красного крыльца на площадь против Благовещенского собора, и с таким своим тиранством варварскими бердышами всё его тело рассекли и разрубили так, что ни один член целым не нашелся».^{64}

Однако расправа только началась. В озверевшей толпе раздавались призывы:

— Пришла уже самая пора, кто нам надобен, разбирать!

Дальнейшие действия не носили стихийного характера — стрельцы руководствовались заранее составленным списком «бояр-изменников», которых следовало предать смерти. Автор недавнего исследования о политических событиях 1682 года М. М. Галанов пришел к выводу, что этот список был составлен совместными усилиями Милославских и стрельцов при участии Хованских.^{65} Однако думается, что роль в этом деле князя И. А. Хованского была столь же значительна, как и роль И. М. Милославского.

Очередной жертвой «стрелецкого буйства» стал стольник Василий Ларионович Иванов, убитый на Красном крыльце. Лично против этого молодого человека стрельцы, по-видимому, ничего не имели, зато ненавидели его отца — думного дьяка Лариона Ивановича (с ним разделались через несколько часов). Вслед за тем они растерзали своего подполковника Григория Горюшкина. Наталья Кирилловна поняла, что не в силах ничего изменить, взяла за руку маленького царя Петра и ушла с ним в Грановитую палату «с ужасом и с плачем горьким».

Бунтовщики ворвались в царские палаты и принялись разыскивать попрятавшихся Нарышкиных и других «бояр-изменников». Вооруженные люди «с озорнической наглостью» бегали не только по парадным палатам Кремлевского дворца, но и по комнатам царевен и дворцовым церквям, рылись в постелях, шарили под кроватями, тщательно обыскивали все уголки алтарей. В церкви Воскресения Христова стрельцы обнаружили карлика царицы Натальи, крошечного толстого человечка по прозвищу Хомяк.

— Где ты знаешь утаенных царицыных братьев Нарышкиных? — спросили они грозно.

У карлика не было ни мужества, ни сил для геройства. Он тут же показал на алтарь, под престолом которого прятался двадцатилетний Афанасий Кириллович Нарышкин, средний брат царицы. Стрельцы выволокли молодого человека «на паперть той же церкви и бесчеловечно рассекли и тело его оттуда на площадь соборной церкви с высоты ругательски скинули».

Бунтовщики не останавливались перед угрозами в адрес представителей царской власти. Ворвавшись в Грановитую палату, где «в великом страхе» сидели Наталья Кирилловна с Петром и Иваном, они «бесстыдно» говорили вдовствующей царице:

— Не укроешь брата и отца и неволею отдашь в наши руки!

«Изменников» искали не только в Кремле, но и по всей Москве. В тот же день в Замоскворечье стрельцы внезапно напали на дом комнатного стольника Ивана Фомича Нарышкина, двоюродного брата Натальи Кирилловны, который «лютомучительной смерти был предан». Впоследствии Андрей Матвеев ярко описал весь ужас того дня: «Из оного нечестивого своего зверства, многоплодовитого уже кровью, те крамольники стрельцы, еще не удовольствуясь, яростно и свирепо в великих своих собраниях по вельможеским домам, безобразно пьянствуя, бесчеловечно шатались». Уцелевшие на полях сражений, погибли в своих особняках от рук московских бунтарей талантливый полководец боярин князь Григорий Григорьевич Ромодановский и его сын Андрей, по вине которых якобы «они, стрельцы, будучи под городом Чигирином в полках, под командою его, князя Ромодановского, великое себе озлобление и тягостные несли обиды».

Также в своих домах были убиты думные дьяки Ларион Иванович Иванов и Аверкий Степанович Кириллов. Иванов в 1670–1672 годах возглавлял Стрелецкий приказ, а с 1676-го являлся руководителем внешней политики России. Злопамятные стрельцы утверждали, что он в прежней должности «напрасно их теснил», хотя с того времени прошло уже десять лет. Кириллов же как фактический глава Большого прихода будто бы по собственному измышлению «накладывал на соль и на всякие съестные харчи пошлины гораздо тяжелые». Как видим, скорые на расправу бунтовщики были подогреваемы как старыми личными обидами, так и общим для городских низов социальным недовольством.

Московские посадские люди принимали в вышеописанных трагических событиях пассивное участие — собирались толпами поглазеть на зверские убийства, а стрельцы во время казни очередной жертвы громко спрашивали их: «Братцы, любо ли?» Горожане должны были махать шапками и кричать: «Любо!» Тех же, кто «от жалости сердечной умалчивал или вздыхал», стрельцы нещадно избивали. Аналогичная ситуация имела место и в боярских усадьбах: служители должны были громко выражать одобрение казням господ, иначе могли убить их самих.