Царевна Софья - [125]

— Для чего учала государыня Софья Алексеевна с великими государями обще писаться? И у нас люди есть — и того дела не покинут.

Это была прямая декларация, что сторонники младшего царя будут бороться против посягательств регентши на формальные признаки самодержавной власти. «От того и почало быть опасение», — утверждал впоследствии Федор Шакловитый. Дело началось с мелочи: постельничий молодого царя Гавриил Иванович Головкин «привел в Верх двух человек, неведомо каких людей». Царевне, находившейся на богомолье в Троице-Сергиевом монастыре, «ведомо… учинилось, что те люди говорят, чтоб быть ему великому государю одному». Эти новости очень обеспокоили правительницу.

В Великий пост 1687 года на Лубянке было обнаружено подброшенное кем-то письмо, содержавшее «многие непристойные слова» о Софье Алексеевне, «от чего опасно было ее государскому здоровью всякого дурна. Да в том же письме написано было побить бояр многих, к которым она, великая государыня, милостива». Обнаружение провокационного письма совпало по времени с набором «потешных конюхов» в маленькую армию Петра. Между «потешными» и верными Софье стрельцами начались стычки. Стрельцы неоднократно приходили к своему начальнику Федору Шакловитому и «говаривали, что их потешные конюхи везде изобижают и побивают, и естьли с ними не управиться, и от них де будет всем худо».^{380}

Приверженцы правительницы со своей стороны стремились дискредитировать младшего царя и его окружение в глазах народа. Федор Шакловитый в разговорах со стрелецкими офицерами осуждал образ жизни Петра и его нежелание нормализовать отношения с сестрой:

— Государь пьет и на Кокуй ездит, и своими руками потешных конюхов кнутом бьет, и никакими мерами его в соединение и в мир привесть нельзя для того, что пьет допьяна.

Самый доверенный человек Шакловитого Никита Гладкой рассказывал стрельцу Стремянного полка Андрею Сергееву:

— У государя царя Иоанна Алексеевича двери дровами и поленьями закидали. Царской венец его изломали. А кому ломать? Только с другой стороны. Государя царя Петра Алексеевича с ума споили. Да ты смотри: государыня наша Софья Алексеевна непрестанно Бога молит, а там только на органах и на скрипицах играют.^{381}

Между сторонниками правительницы велись разговоры об убийстве царицы Натальи Кирилловны и ее братьев. Даже флегматичный князь Василий Васильевич Голицын высказывал сожаление:

— Для чего ее, великую государыню, и в девяностом (1682. — В. Н.) году не убили? Естьли бы в то время уходили, ничего б не было.^{382}

Крайне важные сведения о позиции Софьи Алексеевны в отношении насильственных способов борьбы за власть сообщил в показаниях 6 сентября 1689 года стрелецкий пристав Обросим Петров: в конце августа 1687 года правительница призвала к себе его и еще пятерых стрелецких офицеров (видимо, караульную смену) «к Спасу в сенях, часу в 4-м ночи», вышла к ним и сказала:

— Начинают государыня царица Наталья Кирилловна, да князь Борис Голицын, да Лев Нарышкин бунт.

Присутствовавший при встрече Федор Шакловитый предложил:

— Для чего князь Бориса Голицына и Льва Нарышкина не принять?

(В то время одно из значений слова «принять» было «убить».)

Софья возразила фавориту:

— Как их принять — мне всех жаль.

— Что, государыня, изволишь делать, и в том воля твоя, — заверили стрелецкие командиры.

Шакловитый продолжал настаивать:

— А что про царицу Наталью Кирилловну долго думать — мочно и ее принять. Известно и тебе, государыня, какова она в Смоленске была — в лаптях ходила и какого роду была.

— И без того их Бог убил, — сказала в ответ Софья.

«И она де великая государыня ему, Федке, воспретила», — подытожил Обросим.^{383}

Данный факт достаточно известен — его приводят М. П. Погодин и С. М. Соловьев.^{384} Но почему-то именитые историки не делают из этих крайне важных показаний очевидного вывода: Софья являлась принципиальной противницей кровопролития как средства политической борьбы. В показаниях Петрова, несомненно, звучит подлинная речь Софьи. Можно даже почувствовать ее интонацию. Царевна говорила спокойно, бесстрастно, с чувством явного морального превосходства над противниками. Не может быть никаких сомнений в подлинности изложенного выше факта, ведь слова правительницы не могли быть приятны Нарышкиным и, соответственно, не должны были понравиться следователям. Обросиму Петрову не было никакой нужды их придумывать. По материалам следственного дела ясно вырисовываются психологические особенности данного свидетеля — этот честный и простоватый человек был не способен что-либо сочинить.

Тогда же Федор Шакловитый составил от имени стрельцов, солдат, московского купечества и посадских челобитную о венчании Софьи царским венцом. Он показал документ своим доверенным, стрелецким командирам, которые должны были обеспечить сбор подписей и на Семенов день (1 сентября 1687 года) бить челом великим государям о короновании правительницы. Однако вечером Шакловитый вновь призвал к себе стрелецких офицеров и дал отбой — «великая де государыня того дела делать не указала».^{385}

Между тем с конца 1687 года младший государь начал осуществлять политическую деятельность, принимавшую разнообразные формы. В декабре шведский дипломат Кохен отметил в донесении: «Теперь царя Петра стали ближе знать, так как первый министр, князь Голицын, обязан ныне докладывать его царскому величеству о всех важных делах, что прежде не делалось».