Царевна Софья - [115]

Обращает на себя внимание утверждение Горна, что Петра в тот момент поддерживали большинство бояр и «всё молодое дворянство», а на стороне Ивана были наиболее влиятельные представители правящей верхушки «вместе с большинством народа». Его следует принимать с осторожностью, поскольку оно, несомненно, носит умозрительный характер. Датский посланник не мог иметь в своем распоряжении достаточного количества репрезентативной информации для столь широкого и категоричного обобщения.

Донесения иностранных дипломатов позволили Полу Бушковичу ярко обрисовать придворную политическую ситуацию начала 1683 года: «Кохен подтвердил, что Петр имеет широкую опору среди крупного и мелкого дворянства, а изображенная им картина колебаний боярской верхушки, выжидающей, куда подует ветер, объясняет, каким образом Софья и ее окружение могли сохранять власть при столь малой поддержке со стороны правящей элиты. Конечно, Софья и Голицын находились у власти, но лишенные этой поддержки, с самого начала они находились в опасности. Эти двое — молодая царевна и сорокалетний боярин и воевода — составляли эффектный политический союз, однако основа их власти была непрочной».^{354}

Этот вывод отчасти правилен, но нужно принимать во внимание, что он сделан на основе не вполне достоверных исторических источников. Фундамент власти Софьи составляла поддержка ее наиболее активными членами Боярской думы, которые не могли не понимать, что из всего царского семейства только она обладает достаточными знаниями и способностями для принятия государственных решений. А во взаимодействии правительницы с Думой, собственно, и состоял механизм управления страной в период регентства. Что же касается политических симпатий большинства дворян, якобы стоявшего за Петра, то в России XVII века они вряд ли учитывались правящей верхушкой. В равной мере не мог иметь большого значения и отмеченный Горном факт, что основная масса простого народа поддерживала Ивана. Мнение низов общества влияло на политическую ситуацию только в условиях восстания, последствия которого к концу осени 1682 года были уже преодолены.

Датский дипломат приводит в донесениях ряд сведений о том, как сторонники царя Петра старались заручиться его поддержкой в придворной борьбе. Князья Борис Алексеевич Голицын и Михаил Иванович Лыков со слезами на глазах говорили Горну об опасности, якобы угрожающей юному государю. Через несколько дней Борис Голицын вновь начал заискивать перед датчанином и опять «проливал слезы над участью Петра». В последующие недели он, а также Лыков и другие сторонники Петра неоднократно посещали Горна и Бутенанта, несомненно, рассчитывая, что датчане сообщат королю Кристиану V о несправедливостях, творящихся в России по отношению к законному монарху Петру I. Слухи об этих визитах дошли до Софьи, и она отчитала Наталью Кирилловну, «сказав, что она не только настраивает собственный народ против старшего великого князя, но даже пытается привлечь в свой лагерь иностранных послов».^{355}

В июле 1683 года Борис Голицын вновь явился к Горну умолять о помощи против Софьи, которая якобы строила козни Петру, и даже лично продиктовал датчанину письмо на латыни, адресованное королю Дании. В письме содержалась просьба, чтобы Кристиан V уговорил своих союзников во Франции, Англии и Бранденбурге через послов в России поддержать Петра в борьбе против сестры-правительницы.

В сентябре противоречия при московском дворе вновь выплеснулись наружу во время паломничества царской семьи в Троице-Сергиев монастырь. Горн сообщил в Копенгаген, что одиннадцатилетний Петр по наущению своих сторонников вступил в резкую перепалку с Софьей, а князья Василий Голицын и Михаил Черкасский разругались до того, что схватились за ножи, и окружающие едва сумели их растащить.

В марте 1684 года Горн в очередном донесении описал еще один придворный скандал: «В. В. Голицын и Иван Михайлович Милославский поссорились в присутствии царевны Софьи и даже взялись за ножи. Царевна со слезами на глазах умоляла их не шуметь и подумать об интересах страны, а не о своих собственных. Голицын без промедления усмирил свою ненависть ради слез царевны… но второй громко сказал, что лучше умереть, чем видеть, что дела и дальше идут, как сейчас».^{356}

Нужно заметить, что созданный Горном образ отчаянного скандалиста, кидающегося с ножом то на Черкасского, то на Милославского, совершенно не соответствует характеру меланхоличного и деликатного Василия Голицына. Датский дипломат не присутствовал при этих ссорах и знал о них понаслышке, поэтому достоверность деталей его рассказа сомнительна. Но сам факт стычек Голицына с двумя боярами, несомненно, имел место.

Что же касается повторяющихся известий Горна о склонности Голицына к поножовщине, то этому можно найти простое объяснение. Думается, датского посланника подвело недостаточное владение русским языком. Сам он своими знаниями очень гордился и, по-видимому, разговаривал с некоторыми царедворцами по-русски. Кто-то из них, вероятно, сказал датчанину, что Голицын «на ножах» с Черкасским и Милославским, а тот понял фразу буквально.