Царевна Софья - [111]

Тут Головин выразил недоумение по поводу перемены настроения китайских дипломатических представителей:

— На вчерашнем съезде разговоры велись дружески, великие послы любезность и разум являли. Удивительно, что ныне они переменились и говорят столь грубо. Разве вы, великие послы, присланы от государя своего не для договоров вечного мира и разграничения земель?

Первый посол Сонгуту ответил на слова Головина тирадой на маньчжурском языке, а Жербийон перевел ее на латынь:

— Установить иной границы нам его величеством богдыханом не указано, и больше нам говорить с русскими послами не о чем. Если царь не пришлет других послов или если нынешнее посольство не согласится на границу за Даурией, то его величество богдыхан сам ее установит, а ныне к Албазину выслано ратных людей многое число.

Головин в ответ заметил:

— При посольских съездах нет обычая грозить войной. Если вы хотите войны, то объявите об этом прямо. Нам ваши ратные люди не страшны, о чем великие послы и сами ведают доподлинно.

Понимая латинский язык, Головин внимательно следил за переводом своих слов и неоднократно замечал, что Жербийон извращает его речи. Он предположил, что иезуит искажает также речи цинских послов, поэтому приказал толмачу Андрею Белободскому перевести свое последнее высказывание не на латынь, а на монгольский язык, который цинские послы понимали. Подозрения Головина оправдались: китайские уполномоченные, выслушав его речь по-монгольски, выразили удивление:

— Мы говорили только о границе, а о новом приводе наших войск никаких слов не было.

После этого цинские послы некоторое время обсуждали создавшуюся ситуацию по-маньчжурски, и никто из русских по незнанию этого языка не мог их понять. Однако Головин по мимике и жестикуляции уполномоченных не без основания решил, что те выражают презрение к иезуитам, вздумавшим вести странную игру. Русские предложили удалить коварных европейцев и отныне вести переговоры по-монгольски. Однако цинские представители не посмели нарушить предписания императора Канси, и иезуиты остались в роли переводчиков.

Впрочем, теперь часть своих речей китайские послы произносили по-монгольски, чтобы быть полностью уверенными, что информация дойдет до русской стороны без искажений. Но и на монгольском языке цинские представители продолжали настаивать на установлении границы по Байкалу. Головину пришлось предложить в качестве рубежа реку Быструю. Тогда китайцы объявили «последнее слово»:

— Пусть граница будет по город Нерчинск. Левой стороне, идя вниз по реке Шилке к Нерчинску, быть за царями, а правой стороне до реки Онона и самой реке Онону быть за его величеством богдыханом по реку Ингоду.

Это означало для России потерю всего Приамурья и значительной части Забайкалья. Головин решил ответить на эти явно неприемлемые условия шуткой:

— Благодарю вас, что вы не высылаете меня еще из Нерчинска.

В ходе дальнейшей дискуссии цинские послы подолгу молчали, давая понять, что говорить больше не о чем и им хотелось бы поскорее уехать. Тогда Головин внес новое предложение: провести границу по притоку Амура Зее, чтобы, начиная от нее, левому амурскому берегу быть за Россией, а правому — за Китаем. Цинские представители отвергли эту инициативу:

— Кроме Нерчинска далее границы мы чинить не будем, и обсуждать тут больше нечего. Нерчинск тоже стоит на земле его величества богдыхана, но он уступает этот город России, чтобы из него русские приходили торговать с Китаем.

Сославшись на позднее время, императорские послы начали готовиться к отъезду. Переговоры зашли в тупик: обе стороны не желали идти ни на какие уступки. После второго съезда китайцы приказали убрать свои шатры и заявили, что завершают свою миссию, поскольку позиция русских послов для них неприемлема. Головин с Власовым уехали в Нерчинск. Вскоре туда явились иезуиты с вопросом, какая будет уступка с русской стороны.

— Никакой, — ответил Головин.

Иезуиты начали тайно внушать Белободскому:

— Мы приводим китайцев ко всякой склонности, а то они обычаев политичных государств не знают и к войне склонность немалую имеют. Поставить границу по реку Зею они никогда не согласятся.

По приказу Головина толмач ответил иезуитам:

— За ваше радение об интересах их царских величеств будет вам милость великих государей. А войны русские не боятся.

В следующий раз монахи явились в Нерчинск с новыми предложениями:

- Китайские послы согласны на уступку — быть рубежу вниз по реке Шилке, по реку Черную. Правая сторона останется за китайцами, левая — за русскими, а от Нерчинска до реки Черной ходу семь дней, это уступка большая.

— Ниже Черной реки, — ответил Головин, — по обоим берегам Шилки построены русские острожки, которых уступить нельзя. Албазин стоит ниже Черной, от него до этой реки будет также дней семь или больше ходу.

Иезуиты продолжали настаивать:

— Богдыхан наказал своим послам ни за что не оставлять Албазина в русской стороне, об этом и речи быть не может. Есть там еще Аргунский острог, но в нем большого поселения нет, поэтому русским нетрудно будет уступить его в богдыханову сторону.

Между тем китайцы начали переманивать бурят и онкотов, находившихся в русском подданстве, под свою власть. Головин оказался в сложном положении. В донесении русским государям он сообщил, что, «видя соглашение китайских послов с изменниками и великое упорство в определении границ, боясь, чтоб китайцы, по объявлении войны, не побрали всех ясачных иноземцев в свое владение и не разорили Даурской земли», отправил к цинским представителям Андрея Белободского «с предложением границы по Албазин, и промыслы иметь в зийских местах сообща». Толмач объявил китайским вельможам: