Царевна из города Тьмы - [7]

— Что ты делаешь ждешь, женщина? — прошамкала она. — Для чего твой конь жанешь тебя шюда?

— Не пойму тебя, матушка, — сказала Бибп-Хнлал.

— Как же не понять, яшно говойю: что делаешь ждешь, в пуштыне? Кто ты такая?

— Узбеки учат: «Сперва прими гостя, а потом спроси, кто он». Такой у нас порядок, матушка.

— «Пойядок, пойядок»! — прошамкала сердито старуха, однако ввела Биби-Хилал в свою жалкую лачугу.

Биби-Хилал содрогнулась — такая нищета предстала перед ней: ни куска ткани, ни сученой нитки, ни посуды, только черный, закопченный котел на очаге. Биби-Хилал поискала глазами, куда бы положить свое дитя, и ничего не нашла па земляном полу. Тогда она вышла, сняла с Гырата седло, и это седло стало первой колыбелью мальчика Гор-оглы.

Достала Биби-Хилал из переметной сумы лепешку и кусок вяленого мяса, и, когда мясо сварилось, когда старуха, открыв пустой рот, из которого торчало только два больших зуба, с жадностью набросилась па еду, Биби-Хилал увидела, что кончик ее языка неровно, с зазубринами, отрезан.

Поев, старуха сделалась добрей. Ее морщинистое, желтое лицо тускло зарозовело. Она склонилась над седлом, посмотрела на дитя и сказала:

— Ух, какой хойоший, какой тихий, какой умный! Выживешь ли ты в бежводной, жайкой пуштыне, бедненький мой!

— А ты, матушка, как оказалась в этой безводной, жаркой пустыне? — спросила Биби-Хилал. — Как ты нашла этот родник?

И старуха, подобревшая от вкуса мяса и городской лепешки, стала рассказывать. Сначала Биби-Хилал понимала ее с трудом, ибо многих звуков не выговаривал куцый язык, но потом привыкла, стала различать слова.

Имя старухи было Карапуз. Хотя она родилась в богатом доме, на ее голову так и сыпались несчастья. Начать с того, что любила она спать на дворе, а спала всегда с высунутым языком. И вот однажды ворона, залетевшая во двор, где росли плодовые деревья, приняла ее язык за вишенку и отклевала копчик языка. «Пйоклятая войопа!» — крикнула Каракуз, и с той поры, когда надо было сказать «р», она говорила «й». Даже когда она оплакивала свою судьбу, она мысленно говорила о себе: «Несчастная Кайакуз!» А зубы выбили ей потом, и перестала она выговаривать «з», и «с», и другие звуки.

Хотя был у нее маленький недостаток — куцый язык, этот недостаток покрывался большим достатком ее богатого дома. Поэтому взял ее в жены воин хана Шахдара. Она родила мужу двоих сыновей, Аса да и Шадмана, которые, так же как отец, стали ханскими воинами, меткими стрелками.

Муж косноязыкой Каракуз был убит в стычке, сыновья служили ханскую службу далеко, охраняя рубежи державы, и вдова жила одиноко в своем богатом доме.

Раз в году, ранней весной, приезжали к ней на краткий срок оба сына, рослые и широкоплечие, приезжали, чтобы вволю попить и поесть, похвастаться подвигами на ратном поле, меткостью своих кремневок, быстротой боевых коней, пощеголять пышным убранством. Каракуз, довольная своей безмятежной старостью, наслаждалась их видом, их рассказами; сыновья уезжали, и в доме наступали спокойные дни, полные сытости и тихого, радостного ожидания.

Но вот настала весна, а сыновья Каракуз не приехали. Беспокойство проникло в ее душу, оно росло и превратилось в смятение, когда сыновья не прибыли и в следующую весну.

Соседом вдовы Каракуз был ханский соглядатай, известный нам Безбородый. Он часто говорил ей, хихикая, почесывая бритую голову и утирая засаленным рукавом сопли:

«Хороший у тебя дом, душа моя Каракуз, и сад хороший, и сама ты хороша, одно только нехорошо — живешь одиноко, нет в доме хозяина. А разве я, не гожусь в хозяева, а, душа моя, черноглазая Каракуз?»

Так шли дли. Каракуз притворялась, что не понимает, куда клонит Безбородый, но однажды он так ей надоел, что она крикнула ему в сердцах:

— Пйиоваливай, мейзкий соглядатай, не быть тебе хозяином моего дома!

Безбородый был так создан, что вместе с возрастом росла его алчность. Когда, проходя по городу, он смотрел па богатый дом, все ему казалось нужным в этом доме: и ворота, украшенные буквенной вязью, и лазурный купол, и тенистый плодовый сад, и высокая стена, — ненужным ему казался только хозяин дома, и Безбородый, с помощью клеветы и навета, поступал так, чтобы хозяин дома был уничтожен, а дом переходил к нему, к Безбородому. На этот раз ему показалась нужной и сама хозяйка дома, соседка Каракуз, и он умилялся собственной доброте, предлагая ей соединить две одинокие жизни. В мыслях своих он уже видел себя хозяином этого дома и не понимал, почему Каракуз не благодарит его за неслыханное благодеяние, за то, что он не выгоняет ее на улицу.

Услышав сердитый, негодующий ответ вдовы, Безбороды и озлобился против нее, а еще больше — против своей доброты, ибо соглядатай считал себя добрым. Он пришел к хану Шахдару и сказал ему, что Асад и Шадман — а это доподлинно известно — изменники, что они перешли на сторону врага и служат теперь сопредельному владыке Рейхану.

Хан Шахдар сразу поверил Безбородому: хап был доверчив, когда речь шла о плохом. Он приказал выгнать вдову Каракуз из ее дома, дом отдать Безбородому, а золото, что найдется в доме, отобрать в казну державы.