Царевна Иерусалимская - [5]
— Остался у тебя еще люминал? — спросил Казик.
— Целая куча, — засмеялась Барбара. — Хочешь убедиться?
Она выдвинула ящик тумбочки. Там лежала непочатая склянка люминала и еще одна стеклянная трубочка с точно такими же белыми таблетками, предназначенными, как оказалось, для промывания почек.
— Надеюсь, ты не собираешься еще раз повторить подобную глупость? — спросил Казик.
— Еще чего не хватало! — воскликнула Барбара и, встав с постели, накинула халат. — Прости, — обернулась она в дверях, — с тех пор как я начала принимать мочегонное, каждые полчаса приходится бегать.
Казик остался в палате один. Оглянувшись на дверь, он вытащил трубочку с люминалом и высыпал в ладонь ее содержимое. Вместо снотворного набил трубочку мочегонным и приклеил этикетку так, чтобы трубочка выглядела непочатой. А вот что делать с люминалом, он не знал. Окно закрыто, в раковине торчит букет роз… Послышались шаги. Казик сунул таблетки в карман и сел.
Ящик тумбочки остался незадвинутым. Снимая с себя халат, Барбара бросила туда взгляд, но ничего не сказала, только улыбнулась довольной улыбкой, как мать, в отсутствие которой дети похватали печенье… Она легла в постель и перевернулась на бок, чтобы лучше видеть Казика, и даже зажгла ночник, потому что стало смеркаться.
— Мы очень беспокоились за тебя, Казик, — сказала она, удобно устроившись.
— Кто это — мы? И с какой стати было беспокоиться?
— Неважно, — улыбнулась Барбара. — Мы заблуждались на твой счет. Наведаешься ко мне еще разок?
— Наведаюсь, и не раз, — ответил Казик.
— Вот будет здорово! — воскликнула Барбара. — Помнишь паштет по-страсбургски?
Оба расхохотались. В ту пору, когда они еще жили вместе, в руках у Казика однажды разорвало консервную банку, едва он начал вскрывать ее. Барбаре вспомнилось еще немало подобных забавных случаев, затем Рутковский спустился в проходную и вызвал по телефону такси. Потом он вернулся, и, пока они ждали такси, им было по-прежнему легко и просто. Барбара усадила Казика к себе на постель, а сама мечтательно уставилась в темнеющий квадрат окна.
— Помнишь, какие у меня были красивые волосы?
— Они и сейчас красивые, — сказал Казик.
— С тех пор как их сбрили, они никак не желают отрастать длиннее.
— Короткая стрижка тебе тоже идет, — заметил Казик.
— Самой себе я нравлюсь только такая, какой была прежде, — сказала актриса. — И любить могу только то, что было до войны. Люблю твоего сынишку, этого очаровательного постреленка… Господи, до чего дивные были у него глаза!
— К чему говорить об этом, — сказал Казик.
— Люблю Ядвигу, — вздохнула Барбара. — Каким ласкательным прозвищем ты ее называл? Царица Савская?
— Теперь уж и не припомню, — сказал Казик.
И тотчас вспомнил: «царевна иерусалимская» — вот как он ее называл. И лицо Ядвиги возникло перед ним, как бы спроецированное на стену больничной палаты. Он словно вновь увидел ее кожу — белую и настолько чувствительную к свету, что даже тень от ветки оставляла след на этом нежном белом покрове, подобно царапине. На ослепительной белизне лица выделялись два темных пятна: глаза Ядвиги, черным потоком уходящие куда-то в таинственную даль — как на негативе фотографии.
— Ее планетой была Луна, — мечтательно продолжала Барбара.
Рутковский молчал.
— Вот ведь интересно: к ней я не испытывала ревности, — сказала Барбара. — Может, потому, — она как бы размышляла вслух, — что Ядвига душу готова была отдать за ребенка.
Рутковский промолчал и на это.
— Теперь таких женщин и не найдешь, — заключила Барбара. — Неужели ты поверил этим кошмарным россказням про нее?
— Да, — сказал Казик.
— Ну а хотя бы потом ты пытался выяснить?
— Зачем?
— Как это — зачем? — Барбара вдруг села в постели. — Да ты просто ненормальный! — Свет ночника бил ей в глаза, и она повернула лампу в сторону. — Ведь еще свидетели живы… Как бишь ее звали, твою привратницу?
— Откуда мне знать!
— Кажется, тетушка Дамазер.
— Может быть.
— А где жила Ядвига? Ты ведь был знаком с хозяйкой той квартиры?
— Не помню, как ее звали.
— Она еще, должно быть, жива. И адреса ее ты не знаешь?
— Знал, но запамятовал.
— И ты способен не думать о ней?
— Да.
Барбара отвернулась. Теперь она опять лежала навзничь и опять смотрела в потолок.
— А вот я не могла бы жить без воспоминаний, — чуть погодя сказала она.
— Какое-то время и я не мог, — признался Рутковский, — но потом научился.
— Тебе легко говорить, у тебя есть дочка.
— Это верно.
— И Ильза.
— И это верно.
— Какая у вас разница в годах?
— Я на восемнадцать лет старше ее.
— И тем не менее хорошо уживаетесь?
— Очень хорошо уживаемся.
— Передай им привет, — сказала Барбара.
— Спасибо, — сказал Рутковский. — Передам.
— Наверное, такси уже приехало, — сказала Барбара.
— Еще нет, — сказал Рутковский. — Мне видно в окно.
— Ступай, — сказала Барбара. — Я устала.
— Я буду навещать тебя.
— Не нужно, — сказала Барбара. — Одной лучше.
— Ты же сама сказала, что будешь рада.
— Я ошиблась, — сказала Барбара. — Не хочу тебя видеть.
Она даже прощаться с ним не стала.
«Старая истеричка! — возмущался Казик, спускаясь по лестнице. — Тащусь к ней в самую жарищу из другого города. Преподношу ей розы. Сыграть Нору — мечта всей ее жизни… Чего, спрашивается, ей еще надо? Чтобы я жил, воссоединясь со своими покойниками, как это делает она?»
![Кошки-мышки](/storage/book-covers/9d/9dbac0573b41298af888993a4b3ee7f37523b658.jpg)
Грозное оружие сатиры И. Эркеня обращено против социальной несправедливости, лжи и обывательского равнодушия, против моральной беспринципности. Вера в торжество гуманизма — таков общественный пафос его творчества.
![Семья Тотов](/storage/book-covers/87/8769bdc222f8bacd5e6dd0a19454effd2167a1eb.jpg)
«Семья Тотов» - одна из восьми повестей, вошедших в сборник, изданный к двадцатилетнему юбилею журнала «ИНОСТРАННАЯ ЛИТЕРАТУРА» 1955–1975.
![Избранное](/storage/book-covers/0e/0eb2d1946f5992b00ff00d17d3b382f7c78414da.jpg)
В настоящую книгу вошли важнейшие произведения видного венгерского писателя, уже издававшиеся на русском языке, а также та часть его творческого наследия, которая не публиковалась у нас в свое время.Грозное оружие сатиры И. Эркеня обращено против социальной несправедливости, лжи и обывательского равнодушия, против моральной беспринципности. Вера в торжество гуманизма — таков общественный пафос его творчества.Издание подготовлено к печати при содействии Венгерского культурного, научного и информационного центра в Москве и госпожи Риты Майер, а также Венгерского фонда поддержки переводчиков.
![Письма-минутки](/storage/book-covers/3c/3c62c03c0327318eb4b321882b309cd62f0489b3.jpg)
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
![Молитва](/storage/book-covers/2b/2bc343405707cbfe4894bcaec28c044d78a5571e.jpg)
Грозное оружие сатиры И. Эркеня обращено против социальной несправедливости, лжи и обывательского равнодушия, против моральной беспринципности. Вера в торжество гуманизма — таков общественный пафос его творчества.
![Путь к гротеску](/storage/book-covers/08/08b22cc6f95f00d762752293a2d91f3e7476f3f1.jpg)
Темы рассказов, представленных в сборнике, характерны для всего творчества И.Эркеня. Писателя волнуют проблемы ответственности и нравственного выбора, бескомпромиссности и духовной стойкости, гражданского мужества и высокого гуманизма. Эти же проблемы находят свое продолжение в миниатюрах, названных автором «рассказами-минутками». Сборник знакомит с той частью наследия писателя, которая до сих пор оставалась неизвестной отечественному читателю.
![Потаенные ландшафты разума](/storage/book-covers/ae/ae414a2660fcce3708895c0c7f63a8d4f6efeea6.jpg)
Погружение в глубины собственного подсознания доступно немногим. Среди избранных, наделенных недюжинной фантазией, силой воли и способностью к концентрации мысли и, как его зовут друзья "Маэстро". Но путь к совершенству сложен и таит в себе смертельные опасности...В оформлении обложки использована работа художника Маурица Корнелиса Эшера "Автопортрет" 1943 г.
![Расписание](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
Я впервые увидел Дмитрия Вачедина в Липках, на мастер-классе «Знамени». В последние годы из Германии приходит немало русских прозаических и поэтических текстов. Найти себя в русской прозе, живя в Германии, довольно трудно. Одно дело — воспоминания о жизни в России, приправленные немецкими бытовыми подробностями. Или — попытка писать немецкую прозу по-русски. То есть — стилизовать по-русски усредненную западную прозу… Но как, оставаясь в русском контексте, писать о сегодняшнем русском немце?Вачедин лишен ностальгии.
![Гусеница](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
Рассказ «Гусеница» — одно из самых удачных произведений Дмитрия Вачедина. Сюжет строится на том, что русский мальчик ревнует маму к немцу Свену (отсюда в сознании ребенка рождается неологизм «свиномама»). Повествование ведется от третьего лица, при этом автор удивительным образом словно перевоплощается в мир маленького Миши, подмечая мельчайшие детали — вплоть до «комнаты, из-за своей треугольности как бы стоящей на одной ноге» и двери, которая «шатаясь и проливая кровь, поддается». Герой Вачедина как бы служит объектом для исследований, которого искусственно привнесенные в жизнь обстоятельства — семейные, социальные, но чаще связанные со сквозным мотивом эмиграции — ломают: так, ребенок в финале вышеназванного рассказа навсегда утрачивает русскую речь и начинает говорить только по-немецки.Борис Кутенков.
![Большая Тюменская энциклопедия (О Тюмени и о ее тюменщиках)](/storage/book-covers/15/15b209de5f533c0aee0bd5da697341daa3bb12db.jpg)
Мирослав Маратович Немиров (род. 8 ноября 1961, Ростов-на-Дону) — русский поэт, прозаик, эссеист, деятель актуального искусства. Главное сочинение Немирова — фундаментальная «Большая Тюменская энциклопедия» («О Тюмени и о её тюменщиках»).Цель, ставимая перед собой издателем-составителем — описать словами на бумаге абсолютно все, что только ни есть в Тюмени (люди, дома, улицы, заведения, настроения умов, климатические явления, события, происшествия, и проч., и проч.) + описать абсолютно все, что имеется в остальной Вселенной — в приложении к городу Тюмени и/или с позиций человека, в ней обитающего: Австралию, Алгебру, жизнь и творчество композитора Алябьева, книгу «Алиса в стране чудес», и т. д., и т. п.[Примечания составителя файла.1. В этом файле представлена устаревшая версия 7.1 (апрель 1998), которая расположена на сайте ЛЕНИН (http://imperium.lenin.ru/LENIN/27/nemirov/intro-izda.html)
![Болеро](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
![Туфли (рассказы)](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
Полина Клюкина не пишет про любовь полов своего поколения. Она пишет про поколение своих родителей. Её короткие рассказы заставляют сопереживать и бередят душу. Наверное, от того, что в них нет стандартных сюжетных схем, а есть дыхание жизни. В 2009 году она стала финалистом Независимой литературной премии «Дебют».
![Лавана](/storage/book-covers/81/8198adaf4c8622e7214366b7171c77ef6a1429ce.jpg)
В 1964 г. Нарайан издает книгу «Боги, демоны и другие», в которой ставит перед собой трудную задачу: дать краткий, выразительный пересказ древних легенд, современное их прочтение. Нарайан придает своим пересказам особую интонацию, слегка ироническую и отстраненную; он свободно сопоставляет события мифа и сегодняшнего дня.
![Кто помнит о море](/storage/book-covers/b8/b8c79697377762f1c23d50f5951c1dfd42e87781.jpg)
Мухаммед Диб — крупнейший современный алжирский писатель, автор многих романов и новелл, получивших широкое международное признание.В романах «Кто помнит о море», «Пляска смерти», «Бог в стране варваров», «Повелитель охоты», автор затрагивает острые проблемы современной жизни как в странах, освободившихся от колониализма, так и в странах капиталистического Запада.
![Молчание моря](/storage/book-covers/06/06ae2697955c4c99464c868a925f2adbb17d0352.jpg)
Веркор (настоящее имя Жан Брюллер) — знаменитый французский писатель. Его подпольно изданная повесть «Молчание моря» (1942) стала первым словом литературы французского Сопротивления.Jean Vercors. Le silence de la mer. 1942.Перевод с французского Н. Столяровой и Н. ИпполитовойРедактор О. ТельноваВеркор. Издательство «Радуга». Москва. 1990. (Серия «Мастера современной прозы»).