Царь Соломон. Мудрейший из мудрых - [30]

Несмотря на то что Давид продолжал совершать набеги, они, вопреки желанию правителя Ашиша, не были направлены против иудеев, а исключительно против кочевых племен пустыни. Именно вследствие этого с исторической сцены исчезли амаликитяне.

И снова мы видим, что Давид оказался ненадежным союзником и неправильно использовал дар привлекать людей на свою сторону. Все его поступки по отношению к правителям соседних с Израилем народов объясняются только тем, что его отношение к разным племенам, жившим на одной общей земле, в корне отличалось от взглядов Саула.

Часто признают, что Ионафан, унаследовавший трон Саула, ни в чем не поддерживал Давида, поскольку с самого начала стремился лишь присвоить себе царский титул. Однако именно Ионафан помог Давиду скрыться, руководствуясь прежде всего политическими соображениями, что косвенно доказывается отношением священников и пророков, некоторых друзей и недругов.

Не приходится сомневаться, что, находясь при дворе Саула, Давид противостоял монархии или пытался разъединиться с племенем иудеев, для того чтобы образовать самостоятельное царство, чтобы придать иное направление монархии. Являясь доверенным лицом правителя, его зятем, возможно, он открыто высказывал свои взгляды и даже требовал введения некоторых перемен, восстанавливая против себя Саула.

Это подтверждается дружественным отношением к моавитянам и филистимлянам во времена ссылки и позднее, когда он стал правителем и завоевал их, миром, который он пытался заключить с аммонитянами, и сохранением относительной независимости завоеванного Едома. Проявляя жесткость во внутренней политике, он стремился жить мирно с соседями, воспринимая их как возможных союзников.

До конца своих дней Давид был готов даже идти на компромиссы. Вспомним, как деликатно он обращался с пожилыми жителями завоеванного Иерусалима, разрешив им проживать в городе на правах свободных граждан.

Похожая политика толерантности и умеренности на протяжении семи лет определяла его взаимоотношения с северными племенами, которые вначале сохраняли верность и сыну, и преемнику Саула. А ведь Давид мог легко добиться военного превосходства, если бы присоединился к филистимлянам.

Весьма вероятно, что он сохранял спокойствие, в то время как филистимляне сражались против северных племен, поскольку иначе он вступил бы в конфликт с потерпевшими поражение филистимлянами, которых он не смог поддержать. Или, наоборот, противопоставил бы себя северным племенам: если бы они потерпели поражение, то никогда бы не простили ему равнодушия к их судьбе. Здесь снова идет речь скорее о постепенном завоевании севера, чем о собственной концепции государственности. Сама по себе она дала мощный импульс идее лояльности вообще, доказала необходимость сохранения мира с соседями, и прежде всего с филистимлянами. Все сказанное отчетливо отражено в необычной фразе, которая использовалась, чтобы описать рост духовного влияния Давида в Северном царстве: «Давид все более и более усиливался, а дом Саулов более и более ослабевал» (2 Цар., 3: 1).

Из-за проводимой Давидом политики хананеи были мирно поглощены Израилем, процесс слияния двух народов полностью завершился ко времени правления Соломона. Саул оказался бескомпромиссным воином, руководствовавшимся благородными национальными идеями, но всегда настаивал на своем, не останавливаясь перед применением грубой силы. Давид был гораздо прозорливее, мог предвидеть будущее, он не только был готов выслушать чужое мнение, но привлекал людей и широтой своих взглядов.

Во времена Саула союз Давида с филистимлянами не означал предательства, а был продиктован заботой о будущем. Никогда большие войны не затевались только из-за жажды наживы, но исключительно для того, чтобы защититься от нападавшей израильской нации. Единственная начатая Давидом захватническая война была направлена против Иерусалима, который в то время был в центре израильской территории. Но к населению Давид относился с особой терпимостью, даже после того, Как разместил здесь свою резиденцию.

Политические концепции Давида вытекали из его религиозно-национальных взглядов. Во-первых, именно единая вера стала тем стержнем, который позволил народу выстоять и не восстановить против себя другие нации. Напротив, мирное сосуществование иудейского государства и чужеземцев-соседей способствовало укреплению страны и способствовало развитию монотеистической веры.

Во-вторых, тот факт, что после столетий самостоятельного развития оказалось возможным объединить людей в единую религиозно-национальную общность, предполагает предварительное создание союза племен с общей историей, общими воспоминаниями и общими интересами. Те, кто сомневается в существовании подобного более раннего сообщества и видит в рассечении Израиля просто нецивилизованное размежевание людей, вынуждены будут задуматься, почему отдельные образования не были поглощены соседними племенами и государствами.

Но если у каждого из племен было собственное духовное наследие, позволившее сохранять себя как отдельный организм, то что же стало базой для объединения с другими племенами? Прежде всего на основе общего языка они смогли с течением времени стать единой общностью.