Царь Сиона - [30]

Ян оделся и поспешил выйти из дома, пока не вернулась из церкви жена.

Глава VI. Ученик-мастер

На юг от Лейдена, на значительном расстоянии от городской черты, находилась усадьба, имевшая заброшенный вид, несмотря на то, что тут, очевидно, жили люди и земля была обработана. Но все носило следы плохого хозяйства. Трава на лугу имела блеклый вид и местами была словно скошена или выедена скотом, а местами густо и дико засоряла землю. Здесь был и огород, но капуста и домашние овощи перемешивались в нем самым беспорядочным образом; и крапива легко одерживала верх над всем прочим. Был там и дом, но он имел заброшенный вид, с зияющими отверстиями недостающих или полуразрушенных окон и дверей. Гнилой, покрытый плесенью забор представлял собой также развалину. Здесь были даже конюшня и стойла, но переступавшие через порог их животные имели удрученный вид и оглашали воздух болезненным ржаньем.

В этом запустелом владении жили, однако, люди, как об этом можно было догадываться, судя по тонкому столбику дыма, подымавшемуся из трубы на крыше. Но эти люди несомненно жили в отчуждении от света и предоставлены были самим себе, так как на значительном расстоянии вокруг не было признаков жилья и тянулась полоса невозделанной земли.

В отдалении, за этой полосой земли, являлись снова признаки жизни. Здесь жили люди, занимавшиеся производством кирпича, да кожевник, устроивший свою дубильную мастерскую на берегу реки. Оба эти производства в те времена изгонялись далеко за пределы города, во избежание порчи воздуха; но даже эти, по тогдашним понятиям, опасные и как бы зачумленные соседи старались держаться как можно дальше от описанной нами усадьбы, на которой лежала печать отверженности: в этом запущенном доме обитал ни кто иной, как лейденский палач.

Внушавший страх и избегаемый всеми служитель правосудия стоял посреди двора, ярко освещенного солнцем, и озирал свое грязное царство. Его прислужники один за другим собрались в эту минуту все вокруг хозяина, которому белые волосы и кроткий лик придавали скорее вид патриарха и не заключали в себе даже отдаленного намека на его опасное ремесло. Он разговаривал со слугами, делая замечания одному, похваливая другого и принимая отчет от каждого в том, что ему было поручено.

— Ну, Мельхиор, как дела с датской собакой прокуратора?

— Пусть меня черт возьмет, если ей кто-нибудь поможет. Она лежит на соломе, как труп, и хотя еще хрипит, но не может принимать пищи.

— Надо ее прикончить и снять с нее шкуру. Знаю я прокуратора: он скуп; с него ничего не возьмешь. Так пусть шкура пойдет за лечение: кстати, она без всяких изъянов. А ты что скажешь, Адриан? Что с коровами старой Бригиты?

— Вздор, мастер: молоко белое как снег. Глупое мужичье видит во всем колдовство; а примесь крови в коровьем молоке — просто случайность, если это не сделано с умыслом. Знаем мы все эти штуки.

— Тем лучше для нас, Адриан. Не надо отнимать у народа его веру: понял? Это придает нам вес. Отведи старухе ее корову и потребуй двойную плату, а третью часть возьми себе! Слышишь?

— Да здравствует мастер Струбб. Сию минуту исполню все.

— Генесхен, почему у тебя такой огорченный вид? Скажи, что с тобой?

— Ах, вы будете бранить меня, хозяин! Лавочник Лауренц до сих пор не заплатил за порошок от крыс, который вы ему дали. Он каждый день находит новый предлог, чтобы избавиться от меня.

— Проклятая перечница! Поди и пригрози ему, что вонзишь нож твой в его прилавок: увидишь, как это на него подействует. Ну, а если нет, можешь исполнить это: да, Генесхен, так и сделай, не бойся. Пусть тогда ждет разбойник, пока придет кто-нибудь покупать товар в его опозоренной лавчонке! А теперь твоя очередь, Франц, мой милый мальчик. Хорошо ли ты смазал винты у пыточной скамьи да натер ли веревки? Завтра будет работа.

— Да, господин, все сделано. И секира ваша — та, что с Андреевскими крестами — стоит в шкафу наточенная и вычищенная так, что вся блестит. Просто наслаждение взглянуть на яркое лезвие.

— Прекрасно! Избыток усердия никогда не мешает в этом деле. Это укрепляет в нравственных правилах и помогает совершенствоваться в ремесле. Сейчас мы и пробу сделаем. Да, послезавтра трудный день для вашего хозяина. Поди, сын мой Франи, прикрепи-ка у забора, позади дома, два кочана капусты. Или вот что, еще лучше, пусть уж этот несчастный дохлый баран крестьянина Тилля пожертвует своей головой: все равно она ему недолго будет служить. А ты, Мельхиор. Где ты. Мельхиор?

— Я здесь, мастер.

— Покончил ты с датским псом?

— Нет еще, иду сейчас за ним.

— Ну, так погоди его резать. Привяжи-ка его рядом с бараном у забора. Надо мне размять хорошенько руку. Да благословит нас Небо послезавтра. Что это приволок там наш Бернгард?

— Это лошадь старого Гренске, которому Бог послал водянку в наказание за то, что он разводнял молоко. Ему осталось мало жить, но конь его все-таки опередил. Надо сознаться, что шкура этого коня, несмотря на его преклонные годы, все-таки больше стоит, чем кожа хозяина. Да, мастер, конь, можно сказать, в свое время занимал высокое положение при дворе: я знавал его еще в ту пору, когда он принадлежал к графской свите. Я вырос, так сказать, под этой клячей.