Царь-Север - [67]

14

Видно, судьба его свела с тем чертом – Миллионом Проститутовым. Было это осенью, по первоснежью. Собака рыскала по свежему следу песца, и неожиданно «сбилась». Никогда еще такого сбоя не бывало в работе Юлайки. Она вдруг виновато завиляла хвостом, оглядываясь на хозяина и увлекая его за собой – в сторону берега. Песец налево уходит – в деревья, а собака строчила вправо. И все время оглядывалась, звала, вздымая морду к небесам.

Северьяныч насторожился. Пошел, и возле берега увидел человека. Лежал среди камней, раскинув руки. Храбореев поднял, взвалил на плечи. «Вроде низкорослый, щупленький, а такой говнистый!» – подумал охотник, шагая и до земли продавливая снег. В избушке он раздел беднягу. Снаружи спиртом растирал и изнутри. Парень очнулся не скоро. На третьи сутки заговорил. Бредово, правда, но залопотал. Растопырил мутные, бесцветные глаза, бестолково пошарил кругом себя.

– А где разбойники?

– Какие?

– Значит, убежал…

Парень понемногу разговорился. Дед-Борей спросил:

– Ты кто? Геолог? От партии отбился?

– От партии… Коммунистической…

– Как звать-то? Эй, коммунист?

– Лио… Милио… – Незнакомец застонал. Лицо больное, спекшееся жаром. Как выжатый лимон.

– А ты, Лимон, давно шатаешься по тайге, по тундре?

Парень не мог сообразить. Что-то прикидывал в уме, и выходило – очень давно.

– Грыз кору на дереве. Камнем белку хотел подбить… – рассказывал. – Спасибо, старик! Век не забуду!

– Собаку надо благодарить. Она песца гоняла, а вышла на тебя.

– Старик! А сколько ты уже со мною возишься?

– Полмесяца. Какой же я тебе старик? Разуй глаза, Лимон.

– Это привычка. Извините… – Бледные щеки парня залил румянец. – А как же это… как вы из-под меня добро-то…

– Житейское дело, сынок. – Северьяныч не стал смущать Леона, вышел из зимовья. Подумал: «Из Москвы он? Или бредил? Бормотал-то».

15

Изгибистый характер был у Леона Простакутова, которого злые языки окрестили Хамелеоном Проститутовым. Очень уж талантливо умел он приспосабливаться. Талант у него – от рождения. А может, раньше. Может, кого-то в роду судьба заставила вертеться ужом на раскаленной сковородке. Изворотливость предков передалась Леону. Спервоначала он освоил науку сидения «между двумя стульями». Между отцом и матерью. Отец не разрешал ему делать что-нибудь – он добивался разрешения от матери. И наоборот. С годами так научился жить меж этих двух огней, что они, бывало, друг на друга набрасывались. В доме пожар поднимался. А главный поджигатель, подстрекатель стоял в сторонке и посмеивался в кулачок.

Так он поднимался, рос, как дерево на семи ветрах. Крепкое дерево. Гнулось до земли, но не ломалось. Коммунистом рано стал – пришлось изгибаться вместе с линией партии. Был корреспондентом по Сибири и Дальнему востоку – тоже много извивался. Женился на дочери московского полковника Ходидуба. И перед ним, ходячим дубом, пришлось юлить. И перед женой. Василиса была баба красивая, но глупая – как пробка. Позднее Леон многозначительно спрашивал: «Ты почему такая дура набитая? Я же не бил тебя. Пальцем не трогал!» Василиса глядела мягкими коровьими глазами, тихо мычала: «Попробуй только тронь». И он её не трогал. Полгода после свадьбы спали врозь. Жена, корова, стала приходить ночами. Ложилась рядом и жевала ему ухо, слюнями наполняла и всякими словами нежными. Леон брезгливо морщился впотьмах и намекал на то, что он с детства импотент, поскольку мама девочку родить хотела. «И так однажды разозлясь, что в страхе все поблекло», жена устроила скандал. Прямо среди ночи. Врубила свет, давай орать, из дома гнать. Давай бросать хрустальную посуду – на головы соседям, проснувшимся внизу на этажах. Хрустальные осколки семейного скандала долетели до полковника. Ходидуб осерчал, но терпел. А когда Василиса прекрасная, сучка, подала на развод – журналиста выперли взашей из редакции, где он пригрелся благодаря высокому покровительству. И тогда Простакутов нашел людей, копавших под «корни дуба». Вооружившись фактами и цифрами, журналист такую «пулю» засадил в дубовую задницу полковника – Ходидуб, наверное, с полгода сидеть не мог спокойно. И не раз, и не два пожалел он, что поссорился с зятем. Великая все-таки сила – печатное слово.

…На Крайний Север в командировку Простакутов полетел от одного солидного столичного журнала. Очерк привез – о героях, покоряющих белое безмолвие. Редактору очерк очень понравился. И Простакутов опять отправился в командировку. Зачастил. И вот однажды прилетел он к советским романтикам, геологам, что-то искавшим неподалеку от Полярного круга. Всё было сначала красиво. Гитара. Костер. Кружка спирту ходила по кругу. Ничто не предвещало бури. Нет, был один момент, когда начальник партии – здоровый лось – покосился на него и поторопил: «Ты знаешь, почему Кутузов остался без глаза? Посуду задерживал!» Леон посмеялся тогда и подумал: не забыть бы шутку, вставить куда-нибудь в очерк. А начальник партии – некто Зверев – неспроста зверем зарычал. Начальник накалялся уже «на спиртовке». Зверь, как звали его геологи, имел привычку все газетки штудировать. Ему, говорят, специально привозили кипы старых газет. Вертолетами забрасывали, караванами проходящих судов. Есть такая категория людей под условным названием «книжная моль» – читают, паразиты, все подряд, и никакому графоману не укрыться от них. (Кроме того, полковник Ходидуб оказался давним другом Зверева.)