Царь-оборванец и секрет счастья - [29]

Точно так же его мудростью утешался Хелм, когда там стряслась беда: однажды ночью случился страшный пожар, и местные всю ночь сражались с огнем. Утром, пока хелмцы хором кляли злополучный огонь, возражал лишь Хаим-Янкель.

– Огонь был благословением! – говорил он. – Огонь светил нам! А без света как бы мы справились с пожаром?

Попасть в Хелм трудно, ибо дорога полна опасностей. Чтобы найти его, нужно сперва заблудиться. Начав путь от Варшавы при свете солнечного дня, попадаешь в настоящий снежный буран. Пробираешься сквозь снег, день превращается в ночь, и так до тех пор, пока уже не отличить, что слева, а что справа, что вверху, что внизу. И как раз в этот миг нужно свернуть влево и идти, пока не увидишь человека, который копается в снегу под уличным фонарем.

– Вы что-то потеряли? – спросите вы.

– Да, ключи обронил.

Вы, конечно же, зароетесь в снег, помогая ему искать, но все безуспешно.

– А где точно вы их потеряли? – переспросите вы в конце концов.

– В конце улицы, у храма.

– Тогда почему вы ищете здесь?

– Здесь светлее.

И только тогда, когда мудрость и глупость поменяются местами, вы узнаете, что прибыли в Хелм.

Глава 8 Хелмская мудрость

– А, дошло! – сказал Ленни наконец. – Молчание.

Я простоял на крыльце всего минут пять, но показалось, что прошел час, пока он задавал мне вопрос за вопросом, ожидая, когда я все-таки заговорю. Но я не произносил ни звука – и даже не пытался. Как бы ни хотелось мне выразить понятое, говорить об этом казалось бессмысленным.

Больше ничего не говоря, Ленни жестом пригласил меня внутрь и усадил у огня. Молчал он долго, а затем заговорил.

– Людям кажется, что сказительство сводится к болтовне, а оно не сводится. Все дело в молчании – и в том, какую форму ему придать. Молчание – наш холст. Это глина, из которой мы лепим мир, мрамор для резки. И чем мы режем по этому мрамору? Словами! Мы начинаем историю с молчания, и чем оно полнее, тем лучше. А когда умолкаем… – Ленни выдержал длинную паузу. – …удается увидеть – даже почувствовать – форму созданного нами молчания. Если ты добрался до молчания, Джоэл, считай, полпути уже пройдено.

Я все молчал, впитывая эту редкую похвалу.

– Знаешь, – продолжил он, – я как раз думал, в какой же истории ты оказался. Трудно сказать, конечно, – она все время меняется, как линии на ладонях. Все потому, что Бог там, наверху, перемешивает сюжетные ходы, добавляет подробности. И когда вроде бы ясно, что к чему, тут же появляется что-нибудь новенькое. Сейчас мне кажется, что ты, может, где-то в Хелме. Про Хелм слыхал же, да? О польском еврейском городке дураков?

Конечно же, я слыхал. Те самые истории, какие мама чуть было не рассказала мне. С тех пор я слышал многие из них – и десятки хелмских баек рассказывал на концертах. Но стоило Ленни произнести слово «польском», до меня вдруг дошло. Я вытащил ручку и записал на клочке бумаги: «Polish – polish»[8].

– Очень хорошо, – сказал он. – «Польский» – «полировать», «Иов» – «работа». Видишь? В конце концов все загадки разгадывают сами себя. И когда это случается, необходимо искать новые. Потому что если не искать, возникает опасность сделаться мудрым – мудрым, как дураки из Хелма, ищущие потерянное под фонарем, потому что там светлее. Дурость не в их поступках, а в том, что они считают себя мудрецами.

Ленни надолго рассеянно уставился в сторону. Наконец вновь обратился ко мне.

– Я рассказывал тебе про Пёрл?

Я покачал головой.

– Нет? Ничего удивительного, – он вздохнул. – Она была «небезупречной женщиной». Ну, ты наверняка знаешь ту байку, – нет, я не знал. – Про Муллу Насреддина.

Мне всегда нравились байки об этом великом суфийском мистике, об этом лысеющем шуте-проказнике, и я устроился поудобнее, предвкушая удовольствие.

– Насреддина постоянно просили о напутствии новобрачным. И вот однажды ученики спросили его, почему он сам не женится. «А, я решил жениться, лишь когда найду идеальную женщину, – пояснил он. – Много лет я искал, встречался со многими женщинами – добрыми, красивыми, умными. Но ни одна из них не была безупречной. У каждой имелся какой-нибудь мелкий изъян. И вот однажды, – продолжал Насреддин, – я увидел ее. Понял мгновенно. Ни единого вопроса не мелькнуло у меня в голове. Безупречна во всех отношениях. Разумеется, я познакомился с ней и обнаружил, что она, несомненно, сокровище без всяких недостатков». «Так почему ж вы не женились на ней?» – поинтересовались ученики. Насреддин вздохнул. «Возникла одна трудность». – «Вы обнаружили изъян?» Насреддин покачал головой. «Нет. Все просто – она искала безупречного мужчину».

Ленни покачал головой.

– Пёрл была небезупречна именно так, как надо. Годы напролет искал я ее – мне не хотелось все испортить, как мне это удалось в первом браке. Катастрофа. Но через час после встречи с Пёрл я знал, что она – как раз та самая. Я видел это в ее лице. Ощущал это до самой глубины души. Наша встреча должна была случиться. И знаешь, что произошло дальше?

Я ждал продолжения.

– Мы поженились. Она стала моей второй женой. Пёрл была джазовой танцовщицей. Приехала из Новой Зеландии. Она жила и дышала музыкой. Мы провели медовый месяц на Фиджи, пили манговый нектар под звездами, – Ленни примолк, лицо сделалось мечтательным. – Мы вернулись сюда, купили этот дом и зажили вместе, – покачал головой. – Счастливы были на всю катушку. Знаешь, можно прожить, не осознавая, насколько ты одинок, всю жизнь, пока не влюбишься.