Царь Мира - [137]

Корниенко не сразу понял, откуда доносился тот ужасный, на одной и той же ноте, противоестественный вой, из-за которого он решился войти в палату. Старуха повернулась к нему, губы ее были плотно сжаты, и он понял, что это воет Самарин.

— Что… вы… делаете? — с трудом произнес Корниенко. Старуха пошла на него, сделала три или четыре шага, потом бросила голову, и та упала у ног главврача. Он захлопнул дверь, прислонился к стене, судорожно хватая ртом воздух.

— Она сошла с ума, — тихо сказал он.

И вдруг, перекрывая продолжавшийся вой, раздался визгливый, пронзительный крик:

— Замолчи! Я тебя убью! Убийца! А-а-а! — Визг длился две-три секунды, и от него у Корниенко заложило уши, потом что-то стукнуло, и пол содрогнулся. И стало тихо.

Корниенко набрал воздуха в легкие и открыл дверь. Голова валялась на том же месте, неподалеку лежал обезглавленный труп Владимира. Самарин полусидел на кровати так же неподвижно, но рот его был закрыт, он уже не выл. Старуха с зажатой в руке бритвой лежала на полу около кровати лицом вниз. Корниенко заставил себя подойти, наклонился, перевернул ее на спину и увидел обугленное черное пятно на лбу. Он уже встречал такие знаки. Их оставляли эфэлы на своих жертвах. Очевидно, старуха набросилась на Самарина с бритвой, но страж опередил ее.

* * *

Следующие два дня Самарину пришлось обходиться без пищи и даже без воды. К нему боялись подходить. Трупы убрали, у палаты стоял милиционер. Корниенко говорил с мэром города, тот через губернатора области связался с российским посольством в Лондоне.

Сергей Калинин, узнав о произошедшем в Васильевске от посла, обещал сообщить обо всем Царю. Он действительно сделал это. Власов выслушал его, потом буркнул: «Пусть кормят и поят, но сам он не должен вставать, иначе сдохнет. Я его приговорил к пожизненному заключению в этой палате. И сдохнет он там же. Если не переживет меня».

Корниенко пришлось самому передавать Самарину воду и еду. Эфэл его не тронул. Потом удалось найти пожилую санитарку, которая согласилась за тройную оплату ухаживать за Самариным. Она была участливой женщиной, что-то говорила Самарину, но он не отвечал ей и не пытался заговорить сам, хотя эфэл не препятствовал ему в этом. Опасливо косясь на стража, горестно покачивая головой, санитарка смотрела на Самарина, пока он ел, меняла ему постель, привычно переворачивала сильными руками, но выражение его глаз никогда не менялось. Точнее сказать, в его глазах не было никакого выражения. Царская милость оказалась жестокой: Власов не отнял у него жизнь, он словно выжег его душу. Царь Мира не знал, что был еще один человек с выжженной душой, и если опасный для него Самарин был прикован к постели, то этот второй человек почти неотступно следовал теперь за ним, заняв, по иронии судьбы, место личного телохранителя у того, кого он хотел уничтожить.

— Алина, гляди! — Эдик, выйдя из машины, схватил ее за руку. И было на что посмотреть. В небольшую бухту, окаймленную серыми зубчатыми скалами, неслышно скользя по воде, входила на всех парах ослепительно белоснежная яхта. Замедляя ход, она разворачивалась, очутившись боком к берегу и словно вырастала на глазах у восхищенных зрителей. Наконец яхта замерла на месте, серебристый якорь упал в воду, взметая брызги, и под грохот цепи с ближнего борта яхты стали спускать шлюпку.

Хэммонд набрал небольшую, но прекрасную команду. Все были опытными моряками, и не было ни одного, чье сердце не замерло бы, когда он увидел корабль, на котором предстояло работать.

— Мы потом осмотрим замок? — спросил Эдик.

Алина кивнула. Она повернулась к Эдику, обняла его за шею и положила голову на плечо.

— Это правда наша яхта?

— Да. Это твоя яхта. Видишь, на ней твое имя.

— Я хочу туда, скорее, — сказала Алина, рассмеялась, и этот серебристый смех был, пожалуй, самой лучшей наградой. Он уже забыл о том страшном, что было так недавно, ему казалось: теперь все кошмары кончились, и впереди только вот такие светлые счастливые минуты.

Шлюпка неслась вперед, и все крупнее становились золотые буквы «АЛИНА» на высоком белом борту. Клюкин, Сергунин и Мак-Гроу переглянулись. Думали они сейчас все об одном и том же. Алексея злила его беспомощность — никому ведь не пришло в голову проверить эту красавицу яхту хотя бы на наличие взрывчатки, проверить ее экипаж… Да что там проверять, если любой пограничный катер может за пять минут превратить это белоснежное чудо в обугленное решето. Но говорить сейчас об этом Эдику, предотвратить его появление на яхте было невозможно.

Мак-Гроу размышлял об уязвимости Царя и Царицы. На яхте их можно было бы уничтожить одним снарядом. Но будут ли они уничтожены? Или они бессмертны? И черт меня побери, говорил себе Мак-Гроу, я без колебаний пристрелил бы или взорвал бы этого Царька, но ее, Алину… Да видел ли я что-нибудь более прекрасное, чем эта женщина, всходящая на борт своей яхты? Нет — и не увижу.

Алина поднялась первой, оглянулась, удивленная тем, что никто за ней не следует. И сразу не поняла, в чем дело. Все мужчины на яхте и в шлюпке застыли в восхищении, и глаза их были устремлены на нее, Царицу, и случись что сейчас — каждый без колебаний отдал бы за нее жизнь. Это продолжалось лишь несколько секунд, потом снова все задвигались, заговорили, словно скрывая свое смущение и очарование внезапно явившейся им красотой.