Царь Алексей Тишайший - [13]
Каким администратором был молодой царь, определить трудно. Поначалу события во многом управляли им; он не отбирал для рассмотрения дела, а следовал докладам думных дьяков и просьбам своих приближенных. Сохранился примечательный (и единственный от времени начала царствования Алексея Михайловича) документ: «потешная» челобитная царя своим ближайшим советникам и друзьям, которых он звал вместе с собою и своими «полчанами» охотиться на медведя. Речь шла о зимней охоте. Царю доложили, что медведь «лежит» в 40 верстах от назначенного места сбора охоты в Озерецком. Немудрено, что не все горели желанием откликнуться на царский зов. Поэтому веселый и ироничный тон царя, ехавшего на одну из первых своих самостоятельных царских охот, кажется, перемешан с обидой на бояр и окольничих, не спешивших покидать столицу ради охотничьих забав. Царь Алексей Михайлович вынужден был напомнить, что сам успел сделать для каждого из них. Во главе списка приближенных, конечно, упомянут боярин Борис Иванович Морозов. Он бил челом о пожаловании чином стряпчего Дмитрия Санбека (?!): «…и я тотчас пожаловал». Оказывается, речь шла о пожаловании в феврале 1646 года «Дмитрия Семенова сына Албекова Грузинца»>{58}. Боярин Никита Иванович Романов ходатайствовал за назначение в воеводы Протасия Неплюева (дальнего родственника Романовых, происходившего из одного с ними рода Андрея Кобылы), «и я пожаловал», — говорил царь Алексей Михайлович. И так было с каждой просьбой царю о решении спорных дел, назначениях или освобождении от службы, пожалованиями поместьями, поданной боярами князем Яковом Куденетовичем Черкасским, дворецким князем Алексеем Михайловичем Львовым, князем Михаилом Михайловичем Темкиным-Ростовским и другими. Боярину князю Федору Семеновичу Куракину царь, например, припоминал отлучки от двора: «бивал челом почасту в деревню, и я тебя всегды жаловал, отпускал». Можно даже удивиться просительному тону царя: «…и вы попамятуйте все скорую мою милость к себе, а поступитесь мне и полчаном моим, о чем у вас просим». Но все это, конечно, было шуткой царя, заставлявшего приближенных «рукоприкладствами» (подписями) подтверждать выезд на охоту: «любо так быть, как ваш государь и наш изволил, всегда мирских речей слушают»>{59}.
Правительство боярина Морозова прославилось введением знаменитого соляного налога. Первым шагом в этом направлении стал царский указ 7 февраля 1646 года, вводивший пошлину с продажи соли. По указу полагалось взимать соляную пошлину «на тех местех, где та соль родитца». Новый налог, по задумке его авторов, имел конечной целью замену двух других сборов — стрелецких и ямских денег и устранение изъянов прежней системы «неровного» сбора этих прямых налогов: «иным тяжело, а иным лехко». Солью же пользовались все, поэтому новый налог представлялся более справедливым, тем более что, по словам окружной грамоты, сбор пошлин с соли был связан с необходимостью обороны государства: «…чтоб против поганых бусурманов крымских и нагайских людей стать и православных крестьян от тех поганых заступать, положить на соль новую пошлину»>{60}. Однако воплощение фискальной меры оказалось далеким от первоначальных целей. Морозов воспользовался обстоятельствами, чтобы закрепить сбор пошлин с продажи соли исключительно за Приказом Большой казны, где он был главным судьей (вместе с Иваном Павловичем Матюшкиным и дьяком Назарием Чистым). Введение новых пошлин остановило производство соли, цены на нее взлетели, потребление уменьшилось. Классическая картина! Не случайно соляной налог пришлось отменить уже в конце 1647 года, но вызванная им анархия повлияла на последующие события.
Войско тоже не получило тех средств, которыми чаще всего оправдывались налоговые нововведения. Дворяне и дети боярские, служившие в Большом полку в Туле и в других полках Украинного разряда, воспользовавшись переменами на троне, подали коллективную челобитную царю Алексею Михайловичу о своих нуждах. Кроме тяжелых условий службы, были два главных вопроса, волновавшие провинциальных дворян, составлявших основу сотенного строя русской армии. Им редко удавалось добиться справедливого суда в спорах с «сильными людьми», поэтому крестьяне постепенно уходили от неимущих и мелкопоместных дворян и детей боярских в богатые боярские вотчины, где могли найти ссуду на обзаведение хозяйством и сохранить свои семьи в случае неурожая и голода. Крестьянам оставалось только прожить «урочные года», в течение которых оставалась возможность сыска беглых. Известный парадокс складывавшегося российского крепостничества состоял в том, что в нем были заинтересованы прежде всего рядовые дворяне из многих уездов Московского государства, а не столичное дворянство и бояре! Царь Алексей Михайлович и его бояре даже сдерживали «крепостников». Указ 19 октября 1645 года сначала подтвердил прежнюю норму о десятилетнем сыске крестьян, ссылаясь на ее совсем недавнее увеличение вдвое, с пяти до десяти лет, при отце царя в 1641 году. Однако коллективные протесты уездных дворян 1630— 1640-х годов, настаивавших на отмене «урочных лет», сделали свое дело. Правительство царя Алексея Михайловича хотя и не сразу, но вынуждено было пойти на уступки.
