Canto - [16]
Вот так и я люблю гулять, таким я люблю город. Люблю прыгнуть в автобус, и с верхней площадки (Виа-Номентана, «гран булевар», я бы отметил еще, что стволы деревьев вежливо уступают один другому, делая шаг назад, ретируясь в смущении, пропуская вперед кафе и прохожих, и те, куда-то спеша, читая газеты, то появляются, то исчезают) закричать: эй, что вам здесь нужно, собственно говоря, вы, машины, зачем вы вплотную подбираетесь сзади к омнибусу? Вы всегда тут как тут, конца и края вам нет, стаи сверкающих, гладких, округлых созданий, одна округлость перетекает в другую, и всегда-то вы плывете в потоке, и носами всегда тычетесь в капот омнибуса, что вам надо, дельфины вы эдакие? Задорные, жадные, смекалистые, всегда настороже: вы что, преследуете нас? Вот вам корм, ловите мои взгляды!
Забывальщик забывает и предает все забвению непрестанно. Город — это удовольствие. Для забывальщика.
Кто вскормил, кто вообще пробудил к жизни забывальщика в моей душе? Кто иной, какие Цверингер? Только он и никто другой. В городе всегда есть площади, и этих площадей много. Но кто способен пройти через пламя площади безо всяких усилий? Кто если не Цверингер? Да, Цверингер проходит через пламя и остается цел и невредим. А я за ним следом, я, господин Забывальщик в сутане журналиста, узколобый, прямолинейный, целеустремленный безвременно. Я тоже, благодаря Цверингеру.
Да, против площадей существуют разнообразные уловки, финты и приемчики. Один из низ гласит: бегом в контору, на работу — в качестве предлога и безошибочного удара под дых. Нужно показать городу свое пренебрежение, и тогда он выскочит у вас за спиной, раскинется вокруг, вырастет во всю высь. Город неустанно растет в том, кто не обращает на него внимания. Если вы проявите к нему такое пренебрежение, то он мгновенно прорастет. И враскачку покатятся тогда дрожки прямо сквозь тебя вдаль по светлой утренней улице, гулким шагом нагрянет Пантеон, маленький источник, или же фонтан размером с целый водяной дворец заструится в тебе, и Пьяцца-Колонна, и Корсо, и деревья в аллеях забрезжат и зазеленеют в тебе, трамваи, омнибусы и стаи машин прочертят в тебе улицы, покроют тебя сетями переулков, обозначат повороты, Понта-Пинциана грузно осядет и разрешится затем в Вилла-Боргезе, а потом устремится в небо.
Распахнутый город, где изобилие лестниц, переходов, беседок, залов, арок, ворот, где повсюду каплет вода, протекает насквозь, сочится, стекая по серым камням. Вечер. Ни души. Сочится вода сквозь замшелые камни. Шум воды по просторным улицам и переходам, вода не скрывает камни, но безудержно буйствует: поток стремится, эхом отдаваясь в пустотах истекающего влагой города. Вот кто-то пришел туда. Это я вместе с сыном. Течение захватывает нас, нас смывает, мы скользим по мостовой. Нас крутит и вертит во все ускоряющемся скольжении, переворачивает на спину, волочет то поперек течения, то вдоль, все в косом падении летит нам навстречу. Мы мчимся через весь город, ничего не страшась.
Нас волочет по порогам и лестницам. Где-то далеко вверху виднеются машины, они поворачивают куда-то, но вот и они больше никуда не едут, их маршрут прервался, они тоже скользят, их несет потоком, и никто ими теперь не управляет, без руля и ветрил несутся они по воле потока. Нет прежних дорог, они разбились на множество потоков.
Гладкие макушки булыжной мостовой частенько пляшут, завидев меня, и навстречу мне бросается все, что они хранят. Они трясутся, показывая мне: вот, смотри, это летящая, складная поступь мужчин, которых я наблюдаю из своего окна, поздней ночью, когда на улице еще по-прежнему жарко, и они невольно являют собою одиноких патрульных, отставших от своей патрульной бригады; прекрасное одиночество солдат, отбившихся от своего подразделения. Летящая, складная поступь мужчин, стаккато каблучков женщин, дам, девушек и дамочек; шуршание автомобильных шин, пневматические шины, катясь, со вздохом упираются в землю, пролитое вино, кислый запах вялых листьев каких-то овощей, свет фонаря, пожар солнца, ветер, прилетевший с фешенебельной улицы, агитплакаты предвыборной кампании, рев громкоговорителей, газета, как неприятный осадок, чашечка кофе эспрессо, за которой послали мальчишку-пикколо, и он несет ее через улицу, неподвижно застывшая полиция нравов, меха дамы полусвета, птичий помет; крадущиеся, пугливо разбегающиеся, вечно подстерегающие вас кошки.
О, мой поручитель, булыжник. Ну и поручитель: надо же, быть совсем рядом и ничегошеньки не понимать! О, поручитель-булыжник. Частенько гладкие макушки булыжника пляшут у меня перед глазами, отряхиваются, сотрясаются. Сотрясаются тысячами своих крышечек, ведь они и есть крышки. И я уже не понимаю, почему то, что они прикрывают, вскипает во мне, сердце кипит, бурлит ключом, и я никогда не смогу съесть этот кипящий суп, никогда не смогу его проглотить, а крышечки всё пляшут, всё пляшут. А ведь крышечки булыжника — это, наверное, плиты надгробий. Они сберегают могилы, соединяют их воедино. Каменно-серые плиты надгробий над бесконечными сотами сводов, которые вмещают в себя всё. О, серая страна надгробий, мертвая, тихая, бескрайняя. Над нею катятся черные колеса машин, беспрерывное нежное надавливание мягких, крепких колес, неотступное, молчаливо-решительное качение, и все время это надавливание, исполненное умиротворяющей неги, они всё катятся и катятся, колесо в колесо, а кузовы машин покачиваются там, наверху, в свете дня, паря в воздухе, баюкая пассажиров; слышен их смех, вот они поглядывают на столики на улице Венето, на открытые двери баров, на людей; тут царит день, и листва деревьев заслоняет камни, и киоск, где лес газет. А внизу, под машинами: постоянное успокоительное давление на выпуклые, сводчатые камни, еще немного, и еще — потребуются еще целые колонны автомобилей. Никто этого не видит. Всё внизу. Всё закрыто. Давят колеса.
«Мех форели» — последний роман известною швейцарского писателя Пауля Низона. Его герой Штольп — бездельник и чудак — только что унаследовал квартиру в Париже, но, вместо того, чтобы радоваться своей удаче, то и дело убегает на улицу, где общается с самыми разными людьми. Мало-помалу он совершенно теряет почву под ногами и проваливается в безумие, чтобы, наконец, исчезнуть в воздухе.
Роман «Год любви» швейцарского писателя Пауля Низона (р. 1929) во многом автобиографичен. Замечательный стилист, он мастерски передает болезненное ощущение «тесноты», ограниченности пространства Швейцарии, что, с одной стороны, рождает стремление к бегству, а с другой — создает обостренное чувство долга. В сборник также включены роман «Штольц», повесть «Погружение» и книга рассказов «В брюхе кита».
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.