Бывший вундеркинд. Детство и юность - [33]

Мисс Лора Ливитт была мозговым центром и выразителем общественного мнения в школе. Она совсем недавно вышла на пенсию после пятидесяти лет работы в школе. Она обладала мягким и одновременно твердым характером, была прекрасным преподавателем-классицистом, и ее знание латинского языка намного превышало те требования, которые предъявлялись к учителю старших классов обычной средней школы. В первый год обучения я под ее руководством читал Цезаря и Цицерона, а на второй год — Вергилия. Я также изучал алгебру и геометрию, но эти занятия для меня больше были повторением пройденного. Преподаватели по английской литературе и немецкому языку не произвели на меня никакого впечатления. Вероятно, эти преподаватели были молодыми женщинами, заполняющими промежуток времени, образовавшийся между завершением ими образования в колледже и их будущим замужеством.

Несмотря на то, что я мог отвечать по предметам столь же хорошо, как и большинство других учащихся, и мои переводы с латинского были вполне приличными, в социальном плане я был недоразвитым ребенком. Я не ходил ни в какую школу с тех пор, как покинул школу Пибоди в Кембридже в возрасте восьми лет, и вообще я не ходил в школу регулярно. И теперь в старших классах Айерской средней школы сидения были слишком высоки для меня, а мои одноклассники подростки казались мне почти взрослыми. Я знаю, что мисс Ливитт пыталась всячески оградить меня от переживаний, связанных с пребыванием в незнакомом месте среди незнакомых мне людей, и однажды в течение первых месяцев моего посещения занятий она посадила меня к себе на колени во время опроса учеников. Этот акт доброты не вызвал ни взрыва смеха, ни насмешек со стороны одноклассников, похоже, воспринимавших меня равным по возрасту их младшим братьям. Для преподавателя, настроенного дружелюбно к ученикам, было совершенно естественным посадить такого ребенка к себе на колени при посещении старших классов.

Конечно, такое отношение ко мне не соответствовало свойственной школе дисциплине, и очень скоро я познакомился с элементами поведения в классе. Расхождение в возрасте между мной и моими одноклассниками продолжало служить защитой от их насмешек. Я думаю, что все сложилось бы иначе, будь я моложе их лишь на четыре года, а не на семь. С социальной точки зрения они воспринимали меня как эксцентричного ребенка, а не как ребенка, еще не достигшего подросткового возраста. Было большой удачей, что эта школа находилась в здании вместе с начальной школой, где я смог найти для себя друзей для игр одиннадцати-двенадцатилетнего возраста, некоторые из них были младшими братьями моих одноклассников.

Мое обучение и социальные контакты в средней школе были лишь одной стороной медали. Но была еще и обратная сторона — я постоянно отвечал заданные уроки дома моему отцу. Занятия со отцом после поступления в среднюю школу практически не отличались от тех, когда он был моим единственным учителем. Каким бы ни был предмет, заданный в школе, я должен был рассказать выученное отцу. Он был занят переводом Толстого, и во время моего изложения уроков он едва ли мог полностью сосредоточивать свое внимание на мне. Итак, я приходил в комнату и садился перед отцом, быстро печатающим перевод на пишущей машинке — старом Бликенсдерфере со сменным печатным механизмом, что позволяло отцу печатать на многих языках — или погруженным в правку бесконечных гранок. Я пересказывал ему уроки, и мне казалось, что он почти не слушает меня. И на самом деле он слушал меня лишь вполуха. Но этого было вполне достаточно, чтобы уловить ошибку в моем ответе, а ошибки были всегда. Отец упрекал меня за это, когда мне было семь или восемь лет, и то, что я учился теперь в школе, не меняло ровным счетом ничего. Мой любой успешный ответ обычно вызывал почти небрежную похвалу, такую как «Хорошо» или «Очень хорошо, теперь ты можешь пойти поиграть», за неудачи же меня наказывали, конечно не битьем, а словами, которые причиняли почти такую же боль, что и порка.

Когда я освобождался от занятий с отцом, я часто проводил вторую половину дня с Фрэнком Брауном. Он был моим ровесником, сыном местного аптекаря и племянником мисс Ливитт; Фрэнк стал моим другом на всю жизнь. Мы жили всего в двух милях друг от друга, так что было достаточно легко встречаться с ним после школы, чтобы вместе играть, или навещать его по субботам и воскресеньям. Его семья одобряла нашу с ним дружбу, и они всегда были одними из самых дорогих мне людей.

Обычно Фрэнк и я плавали на плоскодонном ялике по нашему пруду в сторону мельничной плотины семнадцатого столетия до ручья, а затем пробирались по нему, минуя камни и отмели, пока не заплывали в темный тоннель, образованный кустами и простиравшийся на целую милю или две по направлению к дороге, ведущей в центр Гарварда. Мы строили фантастические предположения относительно старого болота в лесу. Палочкой мы протыкали дыры в его поверхности, чтобы наблюдать за поднимающимися и взрывающимися пузырьками болотного газа. Мы брали в плен лягушек и головастиков, и пытались приручить этих неблагодарных и упрямых существ.