Бывший Булка и его дочь - [64]
«Чего же я плачу, — подумала она, — опять себя жалею? Опять?»
Она осторожно ступила на подвернувшуюся ногу — уже почти не болело. Вот только она не знала, куда идти.
Медленно она побрела по вечереющему лесу обратно к больнице.
Здесь хорошо было бы сказать, что, наверное, всё справедливо, что каждый должен получать столько счастья, сколько заслужил. Но так бывает далеко не всегда.
Красивая, спокойная, удобная комната — эргономичная, как говорят специалисты. Да только что-то не очень уютно было в ней сегодня Наде. Темнело. За домами где-то догорал закат. Надя приподняла телефонную трубку, секунду послушала гудок — работает… Ей обещала звонить Лида. И назначенный час давно прошёл.
Последний раз они виделись недели полторы назад. Лида всё думала о чём-то своём, совсем не Надином. Они прошли по толкучей улице Горького, выбрались на Красную площадь, где из каждого угла орал мегафон экскурсовода. Всё это сердило Надю. Приходилось каждую минуту держать себя в руках, и от этого она раздражалась ещё больше. Под конец их короткой встречи, когда они уже стояли на платформе метро, готовые поехать в разные стороны, Надя сказала, что, мол, знаешь, Лид, ты звони мне сама, ладно? И это было сказано, конечно, с обидой. Но Лида то ли не заметила, то ли не хотела замечать. Она вынула вдруг записную книжку, а из неё крохотный календарик и так серьёзно стала его изучать, что Надя невольно рассмеялась. А Лида говорит: «Давай увидимся такого-то, ладно? А перед этим я тебе позвоню».
Выходило, что они не будут перезваниваться больше недели, однако Надя сдержалась и тут.
Потом вдруг Лида позвонила ей дня через три — такая возбуждённая. Несла свою обычную милую околёсицу. Но знала Надя: она лично к этой Лидиной радости никакого отношения не имеет. Она слушала, поддакивала через силу. Поздно вечером, проанализировав всё, она себя же и выругала: «У неё ведь, у Лиды, отец в больнице, а я… а я что-то подозрительная стала и ревнивая».
Но вот тебе и подозрительная. Не звонила Лидка! Она взяла книжку — какое там чтение! Так её захлопнула, даже пыль пошла. Одновременно с этим выстрелом в дверь раздался стук.
— Заходите, Владимир Иванович, — сказала Надя. И пожалела о сказанном. Было общеизвестно: если она начинала звать родителей по имени-отчеству, значит, дело плохо.
Раньше, в детском возрасте, это представлялось ей неким выражением особой иронии. Потом просто стало привычкой… наверное, довольно бессмысленной! Теперь она решила как-то понезаметнее выйти из этой ситуации. Главное же, по возможности избежать душеспасительных вопросов.
— Что там мама делает? — спросила Надя будто бы усталым голосом. Книжка в руках как раз оправдывала его. — Занимается. А ты?
— Занимаюсь, — отец улыбнулся. — И ты, кажется, занимаешься?
Надя молча кивнула.
— А знаешь ли ты, дочь моя, что у меня докторская готова уже на три четверти? Знаешь?!
— Отдалённо…
— Так… А… может быть, в шахматы сыграем?
Они иногда играли — конечно, без ладьи. Да только бы не сегодня ему предлагать это и не сейчас!
— Владимир Иванович! У тебя что, от восемнадцати до восемнадцати сорока пяти — время общения с ребёнком?
И сама поняла, что сказала бестактность. Но ведь и он никак не мог оставить свою душеспасительность. Не мог! А родителям иной раз так бы хорошо уметь промолчать.
— А ты, случаем, не больна, Надя?
— Я абсолютно здорова!
Он подсел к ней на ручку кресла, как, наверное, любил подсаживаться в молодости. Теперь же это получилось у него не слишком ловко — он даже немного притиснул Надю. Но сказал в точку. Значит, давно знал, что происходит.
— Милый ты мой чудак, ты же у меня умная. Не печалься! Найдёшь ты себе друзей!
— Я знаю, что найду, — ровно ответила Надя. — Но я хочу тех друзей, которых я хочу!
Лида, её отец и Сева всё ещё были на холме близ церквушки, упрятанной в строительные леса. Слева от холма раскинулась небольшая деревня. А ещё дальше вымахал новый квартал.
Лида и Севка пошли к церкви и двум-трём старым, совсем ушедшим в землю могилам.
— Церковь в клетке, — Севка кивнул на строительные леса.
— Ну и совсем не похоже, — спокойно ответила Лида. Ей не хотелось спорить. — Пойдём туда, полазим немножко.
Бывший Булка, который с непривычки отяжелел от усталости, опустился на прошлогоднюю сухую, обдуваемую всеми окрестными ветрами траву холма. Правая рука, засунутая в карман пальто, отекла. Эх ты, лапа моя, лапа!.. Даже не вытаскивая её из кармана, он знал, что пальцы стали толстые, как сосиски. И такие же коричневатые. Под мышкой медленно и с оттяжкой билась боль… Ладно тебе прибедняться, всё пройдёт!..
Но знал он, что не всё.
Лидка и Сева так беззаботно шли к нему от церкви.
— Эй! Прихватите-ка там хламу какого, сейчас костёрчик организуем.
А спички? Курящих-то нету.
И сразу правой отёкшей рукой нащупал коробок. Откуда он? С трудом вынул руку вместе с коробком из кармана. И вспомнил тот день, когда поехал на обследование, вспомнил купленные сигареты и спички. Сигареты он выкинул тогда в парке. А спички остались… Да, исторические!
Бывший городской мальчишка, костров в своей жизни он разводил мало. Но поехал на Азовское — выучился. Сейчас вполне уверенно подавал советы. Лидка и Сева весело слушали его. «На самом-то деле я много умею, — объяснял он кому-то. — Да чего не спроси! Только немного рука заживёт…»
