Бывший Булка и его дочь - [37]
Он лежал закинув руки за голову — любимейшая его поза, когда не надо спешить. Правда, последние лет десять-пятнадцать у него это редко случалось: утром — будильник, вечером — спи скорей, завтра на работу.
Его удивил однажды Старик. Они возвращались в палату после обеда, и Старик к чему-то сказал, что у него много книг — всю жизнь копил.
— Но понимаете, это всё были книги-призраки.
— Призраки?..
— Ну да, — пояснил Старик, — книги-призраки. Это те я называю, которые стоят на полках нечитанными. По деньгам они вроде бы твоя собственность. А на самом деле… не твои. Ты знаешь одну обложку…
Бывший Булка представил себе, как Старик входит в комнату, а книжные призраки все на него смотрят…
— Чего ж вы их покупали?
— К пенсии, дорогой мой, да-с, к пенсии.
Бывший Булка невольно покачал головой. Чаще всего думаешь: ну, пенсия — конец жизни. А для некоторых, оказывается, с пенсии кое-что только и начинается…
Время свободное! Понял?
Теперь, лёжа на кровати руки за голову (лучшая поза для плевальщика в потолок, как говорит Снегирёв), Бывший Булка думал о том, что у него в голове много, наверное, мыслей-призраков. Мелькнули когда-то и спрятались. Потому что ведь всегда приходится думать о самом ближнем — о том, что завтра, о том, что вчера…
Теперь он мог думать о чём хочешь — времени, как говорится, навалом. Но в голову опять лезло близкое — о Лидке, о Маринке, о неоконченном станке… И ещё мешала саднящая тревога… О себе.
Снегирёв без конца разговаривал. Считалось, что он разговаривает со Стариком или с Бывшим Булкой. На самом деле он разговаривал сам с собой. Потому что ему никто не отвечал. Больные из других палат заглядывали к ним и, постояв у дверей, уходили. Снегирёва никто не любил — ни Старик, ни Булка, ни эти больные. Он всё время либо отпускал слишком умные замечания, либо рассказывал, что он думает про свою болезнь.
Иной раз Бывший Булка не выдерживал:
— Слушай, Снегирь, кончай ты болты болтать!
— Милый, — легко отвечал Снегирёв, словно говорил про «Динамо» да «Спартак», — милый, вот когда тебя привезут сюда в третий раз, вот тогда меня вспомнишь, ладно?
После такого приятного объяснения минут на десять наступала тишина, лишь слышно было, как Старик медленно переворачивает страницу, да издали доносится запах нашатыря — это старшая сестра протирала полочки стеклянного шкафа с лекарствами.
У Снегирёва были плохи дела… У них у всех здесь были дела не сказать что блестящи. Но у Снегирёва были действительно плохи дела.
Об этом говорил прежде всего сам Снегирёв, по обычной своей манере не то похохатывая, не то подкашливая.
Бывший Булка сперва думал: просто трусит человек, не может себя держать в руках. Потом понял: дела у него плохи, вот и говорит, говорит, остановиться не может.
Плохи. Это было видно по той особой сдержанной терпимости, с которой относились к нему нянечки, сестры, их доктор Павел Григорьевич и профессор, завотделением.
Снегирь был старше Бывшего Булки на шесть лет. Но выглядел даже, пожалуй, моложе. Да ещё такие усики имел залихватские. А ведь он перенёс две операции, жил без половины кишок и без одной почки — рак подбирался к нему с разных сторон.
Каждый день у кровати Снегирёва появлялась молоденькая женщина… девушка, она приносила разную снедь, которую Снегирь обычно возвращал.
Здесь было два приёмных дня и ещё воскресенье, но Снегирёв как-то объяснил:
— Просто надо быть в ладах со старшей сестрой, понятно? Она тебе выдаёт справку. По справке пропуск — дело в шляпе…
Выходило, он не знает о своих делах. А там кто его разберёт! Всё было до того перепутано у этого Снегирёва!
Девушка, её звали Аня, была очень молода, и Бывший Булка решил сначала, что, может, дочка. Да нет. Дочки не держат так за руку, и не глядят так в глаза, и так не улыбаются.
Снегирь же вёл себя по-свински!
Он бы вполне мог куда-нибудь пойти с ней. Ну хотя б не лежать развалясь. Аня сидела рядом с ним на нищенском больничном стульчике. Бывший Булка уходил — просто чтоб не злиться. И слышал, как Снегирёв обычным своим нагловатым голосом раздаёт тумаки общим знакомым. Аня в это время улыбалась и держала его за руку.
— Это жена твоя? — спросил однажды Бывший Булка.
— Да всё не соберусь расписаться, — ответил Снегирёв довольно небрежно, хохотнув и кашлянув по своему обыкновению.
«За что ж тебя любят, Снегирёв? — думал иной раз Бывший Булка. — Должность ты занимаешь не ахти какую, с ленцой… Ну лаборант ты при науке. Это ж для женщины должность, для парнишки после десятого класса. А тебе-то, милый, за сорок. Надо определяться в жизни. Даже не в смысле денег, а вообще… Хотя и деньги не помешают».
И характер был у Снегирёва отнюдь не золотой — надменства полная душа!.. Но, видно, всё ему сходило с рук, раз до этих лет не научился вести себя с людьми как следует.
Аня терпит его барство, ходит. Правда, дела у Снегиря плохи, это верно!.. Но ведь она бы и так ходила. Потому что любит.
Невольно он подумал о себе. За семь дней лежания красавицы его приходили сюда дважды. Лидка сидела как пришибленная, Маринка наоборот — хорохорилась, без конца острила над его больничной пижамой.
