«Бывают странные сближенья»: Патанджали, Палама, Кьеркегор как предтечи антропологии размыкания - [2]

Искомые парадигмы не могут явиться плодами отвлеченного конструирования, путь к ним требует снова, в очередной раз, обращения к опыту, к феноменам, zu den Sachen selbst.

Все последние продвижения современной мысли о человеке связаны с прямым обращением к антропологическому опыту: так, антропология Делеза и философов его круга опиралась на «предельный опыт» (experience-limite) современного человека, антропология позднего Фуко – на опыт «практик себя» поздней античности. Но при всей ценности этих продвижений, нельзя не заметить, что они основываются на достаточно ограниченной феноменальной базе: по существу, антропологическая реальность здесь – это западный человек в перипетиях его исторического пути. Очевидно, что за пределами этой западной перспективы остаются обширные пространства иного антропологического опыта, не вмещаемого ею: вспомним хотя бы антропологические практики буддизма, отрицающие Я и ориентированные к снятию, разрушению всех личностных и субъектных установок. Меж тем, сегодня, продумывая концептуализацию «протагониста антропологии» заново и ab ovo, с начала (или «другого начала»), мы никак не должны априори ограничивать многообразие антропологического опыта в нашем поле зрения: всякое такое ограничение может сказаться, вообще говоря, утерей, отсечением каких-либо путей и направлений концептуализации, каких-либо возможных обликов, репрезентаций «человека».

Эта экспозиция ситуации и задач антропологической мысли делает понятными мотивы и логику проекта синергийной антропологии. Под этим именем уже целый ряд лет мы развиваем определенную стратегию построения неклассической антропологии, которая активно использует антропологический опыт Восточного христианства, однако не ограничивает себя этим опытом. Пожалуй, именно специфическая роль антропологического опыта есть ключевой момент в концептуальной структуре синергийной антропологии, и эта роль требует точного описания. Мы избираем исходную феноменальную базу: антропологический опыт исихазма, Восточнохристианской аскетической практики, и углубленно анализируя ее, извлекаем исходный вывод, плацдарм для дальнейших продвижений (mutatis mutandis, аналог Декартова cogito в логике философского построения).

Вот вкратце этот вывод: в исихастской практике реализуется неклассическая парадигма конституции человека, описываемая богословским принципом синергии, который представляется в антропологическом аспекте как принцип размыкания человека к иному образу бытия – «личному бытию-общению», соответствующему христианской онтологии.

Конститутивная роль размыкания навстречу Богу явно и ясно утверждается в исихастских текстах – ср., напр.: «Исихаст тот, кто явственно взывает: Готово сердце мое, Боже (Пс.

56,8)»[2]; эту формулу из Псалмов можно считать классическим выражением установки размыкания. Находимое в исихазме понятие размыкания человека в дальнейшем становится центральным понятием синергийной антропологии. Существенно, что по своей общей дефиниции – как выступание за собственные замкнутые пределы, делание себя открытым – оно не имеет связей с понятиями сущности человека, субстанции, субъекта (хотя отдельные его формы и репрезентации такие связи могут иметь) и потому не принадлежит эссенциальному дискурсу и классической антропологии. Затем мы расширяем опытную основу. Рассматривая исихазм как один из видов духовных практик (практик себя, создаваемых в мировых религиях и направляющих свое преобразование человека к иному образу бытия), путем аналогичного анализа мы распространяем на все поле опыта духовных практик добытый вывод. Теперь он утверждает, что в духовных практиках как таковых осуществляется конституирование человека посредством размыкания в бытии, навстречу онтологическому Другому (парадигма онтологического размыкания).

Далее следует этап иного рода, уже непосредственно не связанный с опытом. Опыт духовных практик привел нас к выводу о ключевой роли размыкания в фундаментальной антропологической проблематике. Дальнейшая задача заключается в отчетливом определении концепта антропологического размыкания и его всесторонней аналитике, раскрывающей его внутреннюю структуру, идейные и дискурсивные связи. Это необходимо для того, чтобы оценить продуктивность данного концепта и увидеть, способен ли он послужить основой, производящим ядром некоторого полноценного неклассического направления в антропологии.

В первую очередь, мы констатируем, что антропологическое размыкание – концепт собирательной природы: он объемлет множество чрезвычайно разных видов и форм, в которых человек размыкает себя – начиная от простейшего размыкания в перцепциях, чувственных восприятиях окружающего мира. Руководясь критерием эвристической и эпистемологической продуктивности, мы выделяем из них всех и полагаем в основу антропологической дескрипции категорию конститутивного размыкания: такого, в котором формируется сама конституция человека – его личностный склад, определяющие черты и структуры идентичности. Однако и конститутивное размыкание в свою очередь имеет крайне различные разновидности. Типичным образом, эмпирический человек формирует свою конституцию, актуализуя свое отношение к Другому или, что то же, размыкая себя навстречу Другому. Другой же выступает в целом спектре различных репрезентаций, которые способны порождать весьма разнящиеся типы или парадигмы конституции. Прежде всего, по своему антропологическому значению принципиально различаются меж собой репрезентации, в которых Другой может или соответственно не может быть идентифицирован в пределах окружающей эмпирической реальности, социальной и/или материальной, что то же, в пределах горизонта сознания и существования человека. В первом случае, Другой представляется как социально-групповое образование, либо как среда (природная, хозяйственная и т.п.), характеризуемая определенными «условиями среды».