Бюст - [7]

Взбаламученный ил начала девяностых годов еще не осел полностью, еще в силе были набеглые олигархи, и некоторые демократы еще верили в их локомотивную силу. В целом, сплошная свеженина и патриархальность, насаждаемая первым лицом края — губернатором Иваном Игнатьевичем Березовским. Он садоводчески определял стиль общественной жизни и делал это по-своему умело и не вредно. Пожилой, но живой человек, когда-то успешный директор стройтреста, он происходил из первых насельников края — казаков Березовских, соответственно прибывших сюда из приполярного Березова за сто лет до того, как туда прибыл полудержавный властелин Александр Данилович Меншиков. Березовские перебрались, можно сказать, на юг и в тепле размножились на диво, пока их в основной массе, среди них — и отца губернатора — не перебили в тридцатые годы.

Для ермаковцев Иван Игнатьевич был «наш» губернатор, и он, не забывая о своих баранах, ощущал себя отцом семейства, вождем разросшегося племени, где и выродки — свои, а не чужие. Он правил, стараясь никого не обидеть, но и не давая никому вознестись. Уж выскочек-то он не жаловал, и приговором звучало его простецкое страшное: «Брюхо не вываливается? Поддерни трусы!» и «Прижми задницу!». Кадры перекладывались, как гирьки, на невидимых весах, и надо сказать, что в этой политике сдерживаний и противовесов Иван Игнатьевич был гроссмейстером, но потому и заигрывался иногда бог знает до чего. Немногие враги звали его дозатором, но противовеса ему самому не было и в помине.

Под его сенью согревались толпы наивных воришек и лгунишек. Они соревновались в любви к губернатору, неслыханной в убогие царские времена, и дружно любили любимого губернатором и не любили нелюбимого. Часто они организовывали такую нелюбовь, подставляли; изучив Березовского, они знали, что хозяин бывает доверчив к первому впечатлению, к первому доносу, а на последующие мнения из принципа не реагирует. Потому что кремень! Если пропал барский табак, кого-то все равно должно выпороть. И лгунишки успешно пользовались правом первого уха.

В последние годы воеводства Нашего они понаторели, да и он стал отрываться от действительности, почивая на несомненных заслугах — и, как водится, уже свита вертела не подозревающим о том королем.

Два-три раза в год Березовский собирал мыто с самых наворовавшихся и ездил по области, как летописный князь, раздавая деньги на больницы, библиотеки, клубы и личное горе граждан. Это был добрый обычай, и пусть злые языки, шипевшие о пиаре, о том, что раздавались сущие крохи, прижмут задницу и поддернут трусы.

Спокойствие, приличия, шито-крыто, каждому свое. Соблюдение святого минимума в созидании и поддержании. Скажите, где же лучше? Где-то живут богаче, но там людей убивают среди бела дня. Где-то воруют и поменьше, а люди все одно голодны, а кто сыт — дохнет со скуки, потому что под лежачий камень вода на течет.

В губернаторе просматривалось уважение к добродетели. Он не терпел ничего громкого. Однажды, при закладке часовни, ему на ногу уронили кирпич. И он не издал ни звука.

Одна накладка — эта самая фамилия. Бывают странные совпадения. Однажды губернатор, выходя из Серого дома, наткнулся на пикетчиков с плакатом: «Березовского — в тюрьму!!!». Он настолько удивился, что не постеснялся спросить у них: за что вы на меня так? Не вас, объяснили ему шалопаи-студенты, а Бориса Березовского — крестного отца Кремля. В рамках декады борьбы за чистоту власти. Пошутили, стало быть. И губернатор не смеялся, но наказывать их запретил.

Вообще же, Иван Игнатьевич нередко ходил по городу практически без охраны, и горожане приветствовали его по-домашнему, желали здоровья. Такое могли себе позволить и услышать три-четыре губернатора во всей России. И это дорогого стоит.

Но в конце века в Кремле сменилась власть, и Березовского отставили. Наверное, Из-за фамилии. Все о нем сожалели, и Сосницын сожалел, но отчасти, потому что в кресло Березовского сел бывый генерал ФСБ, хороший знакомый Сосницына, бюрократище. Сосницын оказывал ему информационное и прочее содействие.

Так вот, изучая местный ландшафт, Сосницын не мог поверить своей удаче. Эти люди ходили в картонных латах, и они привыкли, что все в их судьбе решает Наш. И если Березовский не видит (или делает вид), значит, никто не видит их делишки. Простота!

И они вскоре убедились в обратном. Началась паника. На них, потешая воеводу, воззрилось пронзительное, поистине недреманное Око. Сосницын даже умилялся, до чего они беззащитны, эти шалуны — с их особнячками в Долине Нищих; с их автомобилями, с их ломотками недвижимости, отхваченной здесь, по взаимокорыстной договоренности отхваченной в других краях, и даже в солнечном Крыму. Грешные кругом: запойные алкоголики, ходоки по шлюхам и казино, педерасты (тут, как водится, заводили чиновники от культуры) и т. п.

Механизм работы с ними, начиная с заместителей губернатора (они менялись постоянно, и в лицо их едва знали), был обыкновенный: приглашается человек — а если крупный, можно и уважить, к нему прийти — и извещается, например: вот вам полоса нашей газеты. Здесь, видите — фотография дома на переулке Гончарном. Крыша провалена, по стенам трещины, в подполе вода, во дворе — пруд из фекалий. А рядом, видите — пустое место. Но мы можем напечатать здесь фотографию вашего замка в Долине Нищих, сообщим, сколько стоит такая усадьба. А еще — размер вашей заработной платы. А стаж работы у вас в Сером доме — четыре года…