Бюро расследований Квина - [27]

— Эллери!

Эллери взглянул на отца:

— Ну что, папа?

— Ничего! — рявкнул инспектор. — Полицейские клянутся памятью своих матерей, что не выпускали из здания ни Гроосса, ни кого-либо еще. Тогда где же он? И как он выбрался из этой комнаты?

— Да, где он? — взвизгнул женский голос.

— И где наши денежки? — прорычал какой-то мужчина, вырываясь из рук полицейского.

Эллери взобрался на стол Волшебника.

— Если вы успокоитесь, я отвечу на все ваши вопросы! — крикнул он.

Толпа сразу же умолкла.

— Гроосс — ловкий мошенник. Он заранее продумал план бегства. Увидев полицейского инспектора, он вошел в свой кабинет и закрыл за собой дверь. Из этой комнаты только два выхода: дверь в приемную, где ждали инспектор Квин и я, и окно, выходящее на Амстердам-авеню. Так как мы можем удостоверить, что Гроосс не убежал через дверь, значит, он мог выйти только через окно. Снаружи есть узкий карниз, и он прошел по нему несколько дюймов…

— Через окно? — прервал инспектор. — Но, сынок, окно заперто изнутри!

— Как я сказал, — продолжал Эллери, — Гроосс прошел по карнизу несколько дюймов до окна соседнего офиса, который он, несомненно, давно арендует с этой целью. Из соседнего офиса он скользнул в толпу, неся добычу. Должно быть, Гроосс попытался выйти из здания, но, увидев, что полицейские дежурят у каждой двери и ему не удастся уйти без обыска, стал искать другой способ. Гроосс понял, что его основная проблема — спрятать деньги, пока не утихнет шумиха и он не сможет потихоньку вынести их. Куда же он мог их спрятать? Очевидно, в соседнем офисе, арендованном им под другим именем. Но чтобы деньги хранились там в безопасности, мы не должны были заподозрить, что этот офис как-то связан с Теодором Ф. Грооссом. Как же он мог скрыть это от нас? Выбравшись из окна на карниз, Гроосс, очевидно, оставил окно незапертым и решил, что, если он сможет запереть его, мы никогда не догадаемся, что он сбежал таким образом. Поэтому Гроосс вернулся сюда, в свой личный кабинет, запер окно изнутри…

— Погоди! — простонал инспектор. — Что значит — вернулся сюда? Чтобы сделать это, он должен был пройти мимо тебя и меня в приемной…

— Совершенно верно, — кивнул Эллери.

— Но мимо нас проходил только Крокер!

— Да. Крокер вошел в кабинет из приемной якобы для того, чтобы прислать Гроосса к нам, но в действительности — чтобы запереть окно. Крокер, друзья мои, это Теодор Ф. Гроосс без накладок на теле, лысого парика, фальшивых усов, румянца и ватных тампонов во рту, быстро переодевшийся в соседнем офисе, где он приготовил смену…

Эллери продолжал объяснять, что деньги обманутых вкладчиков и маскарад Гроосса можно обнаружить в соседнем офисе, но его никто не слушал, так как инспектор уже пробился сквозь толпу, которая с криками последовала за ним через приемную в коридор. Тощий маленький человечек метнулся между ног сержанта Вели, сделав резкий жест, и сержант согнулся вдвое, завопив от боли. Крокер-Гроосс помчался через приемную, преследуемый криком Эллери.

И все-таки маленький человечек вынужден был остановиться в дверях, на сей раз в его лице не было ни кровинки. Ибо толпа повернулась и при виде его, как один человек, умолкла, раскрыв объятия.

Отдел кладов ЗОЛОТО СКРЯГИ

Сомнительно, чтобы у хроникера Багдада-на-Подземке[47] нашлось бы более увлекательное повествование, чем история дядюшки Мэлакая, обладающая колоритной атмосферой, сентиментальностью, иронией и даже неожиданным концом.

Дядюшка Мэлакай родился, жил и умер под ржавой тенью железнодорожной эстакады над Третьей авеню. Поскольку он был ростовщиком и владел ветхим обшарпанным домом, где обитал и работал, его считали богачом. Так как он был старым брюзгой, не доверявшим банкам и жившим затворником, его называли скрягой. А поскольку единственной известной страстью дядюшки Мэлакая являлось коллекционирование книг — не раритетов и первых изданий, а любых книг в любом состоянии, — его именовали чудаком.

Все это соответствовало действительности — дядюшка Мэлакай был богачом, скрягой и чудаком, но этому имелись объяснения. Богатство возникло в результате продажи недвижимости на Манхэттене, купленной его прадедом, скрягами рождаются все ростовщики, а чудачество заключалось не столько в собирании, сколько в чтении книг.

Книги роились как пчелы над его конторой и жилыми помещениями наверху, состоящими из двух захламленных каморок. Под слоем пыли можно было обнаружить собрания сочинений Дюма, Скотта, Купера, Диккенса, По, Стивенсона, Киплинга, Конрада, Твена, О. Генри, Дойла, Уэллса, Джека Лондона в дешевых изданиях, и дядюшка Мэлакай каждую свободную минуту посвящал изучению сокровищ литературы при колеблющемся газовом свете. Когда с возрастом его зрение стало ухудшаться, темп чтения, напротив, увеличился, поскольку старый Мэлакай решил прочитать все знаменитые книги, когда-либо напечатанные, начиная с самых увлекательных. Эта причуда сочеталась у него с весьма изощренным умом и загадочным чувством юмора — он постоянно улыбался, ухмылялся или смеялся, хотя никто не знал, в чем заключается шутка.

Клиенты дядюшки Мэлакая утверждали, что у старого скряги нет сердца, но это являлось клеветой. Сердце у него было, и притом, как готов был удостоверить доктор Бен Бернард, чья вывеска находилась двумя домами вверх по улице, одно из самых худших, с какими ему приходилось сталкиваться, — порочное (в медицинском смысле), как у самого дьявола. Но дядюшка Мэлакай только посмеивался: «Вы глупец, доктор!» На это доктор Бен отвечал со вздохом, что не будь он глупцом, то не практиковал бы на Третьей авеню, и продолжал лечить старого ростовщика, как если бы его ежемесячные счета регулярно оплачивались.