Бытовое насилие в истории российской повседневности (XI-XXI вв.) - [19]

На фоне законодательных реформ на повестке дня крайне остро стояли злободневные вопросы супружеского насилия. Прежде всего речь, конечно, шла о крестьянских и «грудящихся» семьях. И эти проблемы теперь нс только волновали мужчин, но и стали исключительно важными для нарождавшегося женского движения. В 1880-е гг. особую актуальность приобрели отчеты «представителей общественности», а также волостных и [ражданских судей о делах но супружескому насилию, поступавших в разные судебные инстанции. Такие дискуссии ведись м рамках обсуждения очередного проекта Уголовного уложения и были призваны внести свою ленту в ужесточение наказания за преступления н семье. Первые эксплицитные заявления о произволе мужей, царящем и русской деревне, появились еще на закате Александровских реформ, работы по обычному праву 1860—70-х гг. регулярно констатировали высокий уровень супружеского насилия и супругоубийства в крестьянских семьях, а также неравноправное и несправедливое отношение волостных судов к женщинам, пострадавшим от насилия в семье. Отчеты 1880-х гг. и первые статистические данные также подтверждали исключительно высокий процент неадекватного решения таких дел.[208] Мужская историография ставила супружеское насилие в прямую зависимость от чисолютной власти мужа и отца в семье, патриархальности русской семьи и влияния византийского типа христианства. Выход из сложившейся си гуации виделся в освобождении семьи от патриархальных устоев, введении законодательного регулирования супружеских отношений, просвещении крестьян и особенно крестьянок и других трудящихся в отношении их прав, что в целом соответствовало прогрессивной либеральной мысли и духу реформ. Оборотной стороной данных исследований стал собирательный портрет мужа-жснонснавистника: необразованный и невежественный представитель низших/беднейших слоев (как правило, крестьянства) притеснял жену, детей и других домочадцев, потому что не знал, как контролировать свои инстинкты. Загнанный в ужасные условия существования бедностью и нищетой, он вымещал жестокость и агрессию на окружавших его людях. Однако ситуацию можно было |>ы изменить путем просвещения низших классов (главный лозунг обра- твательной реформы этого периода), создания системы социальной помощи, повышением уровня жизни. Внешние, социально-экономические причины насилия считались основными при объяснении распространенности явления.

Сформировавшееся к началу XX в. женское движение в России также придавало большое значение юридическому статусу женщины, как в настоящем, так и в прошлом, однако фокусировалось в первую очередь на современном положении женщины. В центре внимания феминистской историографии была проблема неравноправия и ее последствия. I'. О. Лихачева и Е. II. Щепкина, анализируя жизнь русской женщины, противопоставляли представительниц знатной среды и простолюдинок, показывая, что здоровее, с их точки зрения, были отношения в крестьянской семье. Женщина в ней, по их мнению, имела больше свободы и равенства, поскольку принимала участие в семейном производстве.[209] Однако члены женских организаций были в целом замяты актуальными для того времени вопросами: бесправием, ограниченным доступом к образованию, катастрофическими условиями труда работниц, проституцией, «торгом белыми рабынями». Именно отсутствие образования виделось причиной неравноправия и низкого статуса женщины в обществе и семье.[210]

Так или иначе, как показывает обзор дореволюционной литературы, XVIII в. оказался вне поля зрения специалистов, чьи усилия в основном были направлены на изучение либо допетровской эпохи, либо недавнего положения женщины. XVIII в. воспринимался как период начавшегося улучшения дел в связи с петровскими реформами, «российским матриархатом», трансформацией православной доктрины. Положение женщины затрагивалось в контексте изучения брачно-семейного права (среди редких упоминаний причин развода или «несогласной жизни супругов») и так называемого женского правления, то есть нахождения у власти императриц на протяжении большей части XVIII в.

Советская историография практически не внесла никаких изменений в сложившуюся в науке ситуацию. К тому же темы, связанные с «бытовыми аспектами» жизни общества, куда автоматически попали и супружеские отношения, включая супружеское насилие, не являлись приоритетными и чаше разрабатывались этнографами, нежели юристами и историками. Актуализация супружеского насилия также не могла способствовать развитию исследований в данной области (как это произошло в Европе и США в 1960-80-е гг.), поскольку в СССР проблемы домашнего насилия просто не существовало, равно как и релевантного законодательства по этому вопросу. Лишь учебники семейного права иногда делали краткий экскурс в историю семейно-брачного права, описывая сугубо формальные нюансы брака и развода. Такая картина, особенно в отношении XVIII в., оставалась типичной вплоть до начала XXI в. Если общеисторические аспекты социальной и политической трансформации, в том числе изменения в законодательной сфере, и портреты великих женщин (Екатерины II, Екатерины Дашковой, других русских императриц и светских дам) оказались привычными темами исторических работ, то свидетельства о «насилии против женщин» (в частности, сексуальном и домашнем) так и остались маргинальными сюжетами. Западная историография в целом повторяет российскую модель: интерес к различным сторонам жизни и сюжетам допетровской эпохи и XIX в., несомненно, можно объяснить доступностью и хорошим знанием источников по обоим периодам благодаря изысканиям дореволюционных специалистов, а кромстого, исследовательскими приоритетами изучать переходные этапы в развитии женского вопроса. Как было сказано выше, XVIII в. таким этапом не считался. Работы Евы Левиной, 11)пси Шилдс Колл май, Нады Бошковска по XVII в., исследования Барбары Энгель и Беатрис Фарнсворт по XIX в. обеспечили прекрасную методологическую и содержательную базу для понимания процессов распространения насилия против женщин в соответствующие переломные шохи.