Бытие и сущность - [106]
Если взять этот тезис в самом его существе, окажется, что он утверждает глагол есть в качестве единственного глагола, реально присутствующего в языке, и что этот глагол по своей сути есть связка. Поэтому неудивительно, что в логике, основанной на грамматике, пропитанной этой самой логикой до основания, фактически нет места экзистенциальным суждениям. Правда, «Логика Пор-Рояля» признаёт их присутствие среди внешне различных предложений — но признаёт лишь для того, чтобы тут же устранить, сведя их к общему классу атрибутивных суждений. Что касается всех остальных глаголов, люди добиваются краткости речи, создавая слова, означающие одновременно утверждение и то, что утверждается; и только глагол-существительное избежал подобной участи. Следовало бы задать вопрос: почему? Но вместо этого вопрос просто устраняется. В суждениях такого рода подразумевается предикат: нам говорят, что «Бог существует» означает «Бог есть существующий», подобно тому как «я есмь» означает «я есмь некоторое сущее», или «я есмь нечто»[1084]. По сути говоря, «я мыслю, следовательно, существую» означает просто: «я есмь мыслящий, следовательно, я есмь существующий».
Именно здесь корень проблемы. Когда я говорю: Je suis (Я есмь), разве я хочу сказать: Je suis un etre (Я есмь сущее)? Замена étant на etre ничего не даст, потому что в грамматике, где причастие является именем (а оно должно быть именем, чтобы служить атрибутом), термины étant (существующее; причастие) и etre (сущее; во франц. яз. — субстантивированный инфинитив. — Перев.) взаимозаменяемы. Но достаточно грамматике хотя бы слегка отойти от логики, как сомнения на этот счет оправдываются. Единственный корректный способ преобразовать je suis в атрибутивное предложение — это написать его в форме je suis un etre. Ho отсюда еще не следует ни тождество смысла обоих предложений, ни, соответственно, их фактическое единство. По-видимому, это заметил Боссюэ. Составляя учебник логики для дофина Франции, он решил, что лучшая модель для подражания — «Логика Пор-Рояля»; но этот мастер слова был, конечно, чувствительнее к нюансам языка, чем Ланселот и Арно. И вот он задался вопросом: каков смысл глагола есть в предложениях, где за ним не следует эксплицированный предикат?
Логик школы Пор-Рояля, Боссюэ находился в максимально неблагоприятном положении для разрешения этой проблемы. С одной стороны, он знал, что объект понятия никогда не есть существование того, что обозначает термин, потому что, по его собственному признанию, «существует объект или нет, мы в равной степени понимаем его». С другой стороны, он был убежден, что всякое знание относится к некоторому понятию, и потому не мог подыскать для глагола есть другой функции, кроме как обозначать понятие существования. Но коль скоро объект понятия никогда не есть существование обозначаемого термином, почему понятие существования должно составлять исключение из правила? В самом деле, взятое само по себе, оно обозначает просто факт существования вообще, т. е. свойство, присущее всему существующему, поскольку оно существует. Но в предложениях типа «Бог есть» или «я есмь» глагол быть означает отнюдь не это неопределенное существование. Тогда ход расуждения таков. Я могу схватить существование, как и все прочее, только посредством понятия. Такое понятие существования у нас есть, потому что «коль скоро мы его познаём, мы с необходимостью должны обладать его идеей»[1085]. Но идея бытия, взятая в ее абстрактной всеобщности, не достаточно выражает актуальное существование субъекта, в отношении которого оно утверждается. Следовательно, ее нужно определить другой идеей, которая уточнила бы модус бытия, которому подобает актуальное существование. Именно это и делает Боссюэ-логик, утверждая, что «идея существования есть идея, отвечающая словам: быть в настоящем времени». Говорю ли я «розы суть», «имеются розы» или «розы существуют», я непременно соединяю вместе две идеи: «Одна представляет мне то, что есть роза; а вторая отвечает словам: быть в настоящем времени. В самом деле, словам быть в настоящем отвечает идея настолько простая, что ее не выразить лучше, чем самими этими словами. И она совершенно отлична от того, что отвечает слову роза или любому другому слову, взятому в качестве примера»[1086].
Это хитроумное решение прежде всего предполагает, что некоторое простое понятие, сравнимое по природе с понятием роза, отвечает словам быть в настоящем. Но мы должны здесь различать два термина — быть и в настоящем, причем последний представляет собой то же самое, что и более сложный термин в настоящем времени. Но примем его за простой термин. Достаточно ли присоединить его к понятию быть, чтобы помыслить, что наши розы существуют? Очевидно, нет. Понятие «бытия вообще» не меняет своей природы от того, что мы определяем его понятием «настоящего времени вообще». Я могу отвлеченно мыслить прошлые, настоящие или будущие розы, имея в уме лишь возможные розы в прошлом, настоящем или будущем. Правда, высказывание
