Быть рядом - [26]

— Только что пришёл приказ из штаба, — продолжал Борисов окрепшим голосом, — завтра нашу часть перебрасывают к зачётнику. Погрузка начнётся в восемь ноль-ноль. Нам с вами, друзья, досталась участь нелёгкая и почётная. Мы все и всегда готовились к этому моменту. И, тем не менее, сложно встретить такой приказ спокойно. Мы, солдаты, давали клятву защищать Родину ценой своей жизни. Вы, наши близкие, хоть и не давали такой клятвы, но всегда рядом с нами, тем более в такие минуты. Для гражданина и патриота нет ничего более почётного, чем отдать свою жизнь за счастье и свободу своей страны. Когда-то кто-то сказал: «Не спрашивать, что Родина может сделать для тебя. Спроси, что ты можешь сделать для неё». Наша Родина сделала для нас всё что могла и даже больше. Теперь пришло время отдать ей наш сыновний долг.

Полковник перевёл дух и взял стакан:

— Пусть здесь всего лишь морс. Это не важно. Когда пьёшь за свою страну, важна только искренность. Я хочу поднять этот стакан за нашу страну, за нашу Родину. За её процветание и счастливое будущее. За Родину!

В этот момент из громкоговорителей рванулся гимн, и все мы, как один, вскочили и, подхватив стаканы да кружки, замерли. От звуков нашего гимна у меня всегда по спине пробегали мурашки. А сегодня просто всё тело, всё моё существо охватил невероятный, восхитительный трепет. Хоть у меня и нет голоса, я всё равно пел, и казалось, что лучше петь никто не может. И невозможно описать восторг и счастье от того, что рядом стоит с полтысячи твоих соотечественников и вдохновенно поют гимн твоей страны.

Взглядом я отыскал отца. Он стоял и пел, как и прочие, но на его лице не было радости, а губы двигались совсем не так, как у остальных. Он не пел, а шептал совсем другой текст. Непонятно какой именно, но точно — не слова гимна. Поведение отца поразило меня на столько, что я замолчал и опустил стакан. Но, перехватив удивлённый взгляд Вити, спохватился и продолжил петь. Чисто машинально, не задумываясь над текстом.

Меня беспокоило поведение отца. Он всегда учил любить нашу страну, и невозможно было представить, что мой отец, кадровый офицер, потомственный военный, удостоенный нескольких наград, мог в такой момент не петь гимн своей страны. Страны, которой он присягал. Это просто невозможно! Легче поверить, что Солнце и Луна поменялись местами.

Гимн закончился, и это прервало мои размышления. Полковник отпил из стакана и сел. Его примеру последовали все остальные. Спустя пару минут, переговорив с несколькими офицерами, полковник поднялся и, напомнив всем о времени начала погрузки, удалился. Мой отец последовал за ним.

Я спешно доел, на скорую руку попрощался с Ниной и Витей и со всех ног побежал к нам в номер, надеясь переговорить с отцом. Конечно, в номере его не оказалось, и я решил подождать. Снаружи звенели голоса, играла музыка, слышался смех, а я ждал отца. С ним что-то не так, это очевидно. Но в чём дело? Увы, ответить на этот вопрос никак не получалось. Возможно, стоило поискать отца, но, скорее всего, сейчас он очень занят. Уж лучше ждать его здесь.

Отец появился только за полночь, когда голоса на улице немного стихли. Он осторожно вошёл в комнату и притворил дверь, стараясь не шуметь. Я сидел без света, поэтому он заметил меня, только щёлкнув выключателем.

— Не спишь?

— Не сплю, — ответил я из-под руки, которой заслонился от яркого света.

— Это хорошо, — сказал отец, — собирайся, мы уезжаем.

— Куда? — изумился я. — Ведь завтра…

— Да, завтра, а если точнее, то уже сегодня, нашу часть перебрасывают к зачётнику, — отец был спокоен, но глаза у него были странные — напуганные и решительные одновременно, — а меня — и тебя, соответственно — переводят в другую часть. Так решил полковник…

— Но, папа, а как же переброска к зачётнику?

— Зачётник подождёт! — Сверкнул глазами отец. — Приказы — не обсуждают. Собирайся!

— Но…

— Живо!!! — рявкнул отец, и я, помимо своей воли, тут же кинулся к сумкам.

Я испугался, потому что отец очень давно не кричал на меня. Если до гибели мамы он вполне мог прикрикнуть или отвесить мне подзатыльник, то после он ничего такого себе не позволял. Можно сказать, он стал обращаться со мной очень бережно.

Я лихорадочно побросал вещи обратно в сумку и выскочил из номера. Отец прихватил чемодан и вышел следом. Он не запер дверь на замок, это было странно, но я побоялся говорить ему об этом. Мы спустились вниз. Народу почти не было, а редкие прохожие, в основном — занятые друг другом парочки, совершенно не обращали на нас внимания. Тем не менее, отец шёл так, чтобы по возможности находиться в тени.

По приезду, отец не стал загонять машину с гараж, а оставил на открытой стоянке. Теперь это очень пригодилось — автомобили стояли везде, буквально один на другом, и я не уверен, что мы смогли бы выехать.

Отец завёл машину и медленно стал лавировать между другими автомобилями, двигаясь к воротам. Он ехал без света, выключив фары.

— Пап, — начал я, — а почему…

— Цыц, — шикнул он на меня, — не твоего ума дело!

Я замолчал. Теперь я испугался по-настоящему. Мне вдруг показалось, что отец не в себе. По крайней мере, таким я его никогда не видел.