Быть русскими — наша судьба - [8]

а пасторы – уважаемые люди, грамотные в богословском отношении, чьи проповеди ничем не отличаются от лекций мирских просветителей. Дух протестантизма, выраженный его догматикой, как всё, обладающее свойством овладевать миллионными массами, предельно прост, в нём смешаны три различные установки: антицерковности, индивидуализма и рационализма. Они-то и одурманили Европу и сделали её зависимой от них как от наркотика. Сравнение это вполне уместно: как и наркотик, эти три установки подменяют наше многокрасочное, многоголосое, многоплановое и полное противоречий, распутывая которые мы обогащаем свой внутренний мир, восприятие жизни, искусственным существованием по плоской схеме и тем самым значительно упрощают для нас решение возникающих при взаимодействии с окружающим миром проблем. Простота же решений есть комфорт, а к комфорту как раз больше всего и привыкаешь после того, как его испытаешь. Зачем тратить время на долгие церковные богослужения, рано вставать, куда-то ехать – ведь можно просто почитать дома Евангелие. Результат тот же (говорит нам Лютер), а удобно. Зачем взваливать на себя какие-то обязательства перед обществом – не спокойнее ли стать эгоистом и обслуживать собственные потребности? Что толку в эмоциях, в кипении чувств – Господь дал нам разум, вот и надо им пользоваться для хладнокровного просчёта всех ситуаций и нахождения оптимального ответа на каждую из них. Представляете, сколько освободится времени и сил, если придерживаться такой идеологии? Правда, тут могут спросить: а что делать с этим временем и на что направить эти силы – не сидеть же сложа руки. Разумеется, нет – их надо отдать какому-нибудь конкретному делу, не требующему нервного напряжения и приносящему осязаемые плоды, не важно какому, пусть даже неблаговидному, – ведь спасают не дела, спасает только вера. Если у тебя в душе есть вера, иди работать хоть палачом, старайся, выполняй свои обязанности добросовестно, и получишь от этого внутреннее удовлетворение, а по кончине войдёшь в Царство Небесное.

Религиозная санкция на любой род человеческой деятельности, данная протестантизмом, немедленно привела к принципиальному изменению всего уклада жизни в Северной Европе – к возникновению там капитализма. Существование тут прямой причинно-следственной связи убедительно доказал немецкий историк и социолог Макс Вебер (1864–1920) в своей блестящей работе «Протестантская этика и дух капитализма». Капитализм, по Веберу, возник в Европе потому, что протестантизм благословил сразу два необходимых для его развития рода деятельности (наряду с любыми другими) – ростовщичество и эксплуатацию трудящихся, которые раньше считались греховными, осуждались Церковью и потому не могли получить широкого распространения. Теперь любителям наживы были развязаны руки и они развернулись вовсю, вовсе не чувствуя себя нарушителями заповедей, обречёнными на вечную муку. Так новая религия, продолжая называть себя христианской, подготовила индустриальную революцию.

Не менее важным обстоятельством является то, что протестантизм породил великую европейскую науку, вернее, точные науки и естествознание (то есть то, что по-английски именуется science). Она появилась только в XVII веке, хотя интенсивно развивающееся европейское хозяйство давно в ней нуждалось. Спрашивается: почему же она не появилась раньше? В данном случае приходится согласиться с тем ответом на этот вопрос, который злорадно дают атеисты: её душила Церковь. Это не пропаганда, это правда. Дело в том, что наука в указанном понимании этого слова есть не что иное, как исследование свойств физической материи и создание теоретической модели, позволяющей предсказывать её поведение. Такая модель реализуется в перечне имеющих математическое выражение «законов природы». Чтобы открывать эти законы, отдавая этому занятию всю свою жизнь, учёный должен предполагать, что они неизменны и вечны: если бы они были сегодня одни, а завтра другие, какой бы был смысл их формулировать? Но их неизменность и вечность означает то, что они «встроены» в саму материю, как говорят философы, имманентны материи, то есть составляют её неотъемлемую внутреннюю характеристику. Иными словами, учёному, вглядывающемуся в поведение материи, методологически удобно считать, что это поведение не зависит ни от каких посторонних влияний, то есть что материя представляет собой субстанцию – самодостаточную и замкнутую в самой себе данность. Но тут его одёргивает Церковь, говоря: у тебя нет права на такую презумпцию, материя сотворена Богом и им держится, её поведение определяется Его о ней замыслом. Поэтому, чтобы её познать, надо в первую очередь познать этот замысел, а это может только богословие, и с ним тебе с самого начала необходимо советоваться. Учёному же эта принудительная опека со стороны религии не могла нравиться, и в нём накапливались относящиеся к Церкви отрицательные эмоции, легальный выход которым дал протестантизм. Уже этим он порадовал науку, а кроме того, как ей было не благодарить его за санкцию заниматься любым делом, лишь бы оно делалось добросовестно, в частности и исследованием тварной материи, отвлекаясь от мысли об её Творце. Как только такое абстрагирование стало легитимным, наука начала подниматься как на дрожжах, и что примечательно, – все её «отцы-основатели» – Декарт, Паскаль, Ньютон, Лейбниц и Гюйгенс – были по своим убеждениям протестантами.