«Быть может за хребтом Кавказа» - [83]

Всего, по подсчетам М. К. Азадовского, литературным творчеством занимались более ста декабристов [ЛН, т. 59, кн. I, с. 776–777].

При всем общественном значении прогрессивной поэзии последующих десятилетий никогда, ни на одном этапе российского освободительного движения стихотворения, оды, баллады, поэмы, сатиры, эпиграммы не играли такой исключительной роли, как в декабристское время. Декабристской молодежи постоянно «не хватало» своих стихов, и их регулярно заимствовали у поэтов других направлений; многие сочинения авторов, никогда не числивших себя по тайному обществу, — от Гнедича до Жуковского — объективно, порою даже против воли сочинителей, служили делу вольности.

Плотное стиховое обрамление заговора, естественно, было не раз оценено современниками. Еще в 1816 г. декабрист М. С. Лунин (согласно воспоминаниям И. Оже) утверждал, что «стихи — большие мошенники; проза гораздо лучше выражает все идеи, которые составляют поэзию жизни. […] В рифмованные строчки хотят заковать мысль в угоду придуманным правилам и в ущерб смыслу. […] Наполеон побеждал и писал прозой; мы же, к несчастью, любим стихи. […] Стихи годятся как забава для народа, находящегося в младенчестве. У нас, русских, поэт играет еще большую роль: нам нужны образы, картины; Франция уже не довольствуется созерцанием, она рассуждает» [РА, 1877, № 3, с. 521].

Лунин верно отмечает, что революционные события во Франции куда более, чем в России, были связаны с прозой, художественной публицистикой Вольтера, Руссо, Дидро. Притом, однако, декабрист, возражавший против стиховой «забавы», сам был сильно привержен русской, французской, польской поэзии (и вдобавок выше прозы ставил музыку); среди декабристов, сочинявших стихи, — Николай Тургенев, который притом рассуждает (в 1819 г.) о неудовлетворительности русской литературы, так как «поэзия и вообще изящная литература не может наполнить души нашей, открытой для впечатлений важных, решительных». Еще несколько лет спустя сходные строки выходят из-под пушкинского пера: «…просвещение века требует пищи для размышления, умы не могут довольствоваться одними играми гармонии и воображения, но ученость, политика и философия еще по-русски не изъяснялись; метафизического языка у нас вовсе не существует. Проза наша так еще мало обработана, что даже в простой переписке мы принуждены создавать обороты для изъяснения понятий самых обыкновенных…» [П., т. XI, с. 34].

Пушкин, «сетующий» на слишком большую роль поэзии в России, — случай знаменательный! Важно при этом, что названа и одна из главных причин подобного явления: в XVIII — начале XIX в. российское просвещение, национальное самосознание, бурно развивающаяся общественная мысль легче и быстрее находили способ оптимального самовыражения в поэзии. После петровских реформ именно в сфере стиха происходили главнейшие литературные события: Тредиаковский, Кантемир, Ломоносов, Сумароков, Державин, Крылов, молодые поэты конца XVIII — начала XIX столетия, и в их числе Жуковский, Батюшков, наконец, Пушкин, создали и, можно сказать, освоили русский поэтический язык, приноровленный к новым понятиям и потребностям. Другие литературные жанры, мучительно ломая застарелые рамки, также добились немалого (достаточно вспомнить драматургию Фонвизина, прозу Радищева!), однако «революция в прозе» требовала больше времени, перелом шел медленно и определился только в 1790–1820-х годах «Письмами русского путешественника», «Историей государства Российского» и другими сочинениями Карамзина. Позже, перечисляя то, что «наша словесность с гордостию может выставить перед Европою», Пушкин назвал несколько произведений поэтических, из прозы же только «Историю» Карамзина.

Таким образом, в декабристскую эпоху молодые офицеры, вступавшие в тайные общества, а также сочувствующий им круг, «предпочитали» поэзию точно так же, как в середине и второй половине XIX в., при всем политическом значении тогдашней поэзии, особенно Некрасова, в формировании общественного сознания первенствовали проза и публицистика (Белинский, Герцен, Чернышевский, Писарев, Тургенев, Гончаров, Щедрин, Толстой, Достоевский).

Поэтические склонности и поступки декабристской молодежи стимулировало ожидание «вольности святой», которое поэт сравнит с любовным порывом; стремление к подвигу, самоотречению постоянно создавало поэтическую атмосферу, поэтический мир в самом широком смысле. Поэзия как форма литературы — стихи Рылеева, Кюхельбекера, Одоевского, Катенина и других декабристов-стихотворцев — была одним из замечательных проявлений новой нравственности, восторженных, героических, жертвенных мотивов, характерных для всего движения. («Все они красавцы, все они таланты, все они поэты», — определит декабристское поколение Б. Ш. Окуджава.)

В трудах советских филологов глубоко и доказательно проанализированы связь романтической литературы и романтического поведения, естественный и постоянный переход поэзии в жизнь, жизни в поэзию (см. [Лотман. Пушкин]).

И в чеканных, взволнованных формулах декабристских программ, и в словах, произнесенных на Сенатской площади, и в эмоциональных ответах на следствии порою трудно разделить прозу, публицистику, разговор — и поэзию (хотя участники событий, авторы удивительных слов и строк, очевидно, не размышляли об их жанровой принадлежности). То было «высокое витийство», то были деятели — «витийством резким знамениты…»