Быть может, история любви - [16]

Все друзья Виргилия делили с кем-то кров: одни были женаты, другие уже успели слить свои гаметы в одну зиготу. Эпоха экспериментов была ими пройдена. Из самых добрых и консервативных побуждений они желали Виргилию найти кого-то для длительных отношений. Но тот совсем не был уверен, что хочет последовать их примеру.

Влюбленность влечет за собой тягчайшие последствия. Начинается планирование будущего, переезд в новую квартиру, совместная жизнь; наконец, появляются дети. И тогда, если учитывать парижские цены на жилье, пара сильно рискует увязнуть в предместье.

Таким образом, полюбив женщину, Виргилий запросто мог навсегда утратить свою самую большую любовь — Париж. Его привязанность к Парижу легко объяснялась. Париж — оазис для того, кто пожил в изоляции от культуры, людей и красоты, кто знаком с пустыней пригородов и провинции. Чтобы осознать, какую роль играют в жизни деньги, нужно иметь опыт нужды, однако, чтобы влюбиться в Париж, совсем не обязательно вырасти в этом городе. Всю свою молодость Виргилий мучился жаждой, и потому испытывал настоятельную потребность жить неподалеку от источника.

Конечно, Париж — дорогой город, несущий стресс; он теряет былую популярность, он забит пробками, и воздух его сильно загрязнен. И все же Париж остается городом, в котором несметное количество кинозалов и аптек. И потом, Виргилию нравились бесконечные демонстрации студентов, безработных, пенсионеров, беспаспортных мигрантов. Он полагал, что самый лучший способ познакомиться со столицей — это влиться в возбужденную, воинственно настроенную толпу. Разноцветные беспорядочные колонны наполняли его гордостью за свой город. Они казались ему прекрасными яркими волнами, накатывавшими на асфальт, преграждавшими путь машинам, ломавшими повседневную жизнь целых кварталов и заставлявшими полицейских вылезти из фургонов. Париж, город недовольных и протестующих, гнездо великих восстаний, бывал особенно прекрасным и живым, когда бунтовал.

Семь лет назад, подписав контракт со «Свенгали», Виргилий решил отказаться от комнатки для прислуги, которую снимал на бульваре Страсбург. В то время его родители вместе с цирком гастролировали в Бурже и приехали оттуда в Париж, чтобы помочь сыну найти жилье, где он мог бы начать независимую жизнь взрослого человека. Виргилий не сказал им правды о своем жалованье (настолько завышенном, что ему было стыдно), поэтому они осматривали маленькие запущенные квартирки в шикарных кварталах, крохотные и аккуратные квартирки в кошмарных кварталах, а также квартиры, для получения которых нужно было стоять в очереди и пыхтеть над созданием каких-то нелепых досье кандидата в жильцы. После многих перипетий они отыскали квартиру на улице Дюнкерк. Вероятно, агент по недвижимости намучился с этой квартирой, во всяком случае, он не дрогнул, когда родители Виргилия сообщили ему о роде своих занятий и даже попытались продемонстрировать ему несколько трюков. Утомленный поисками, Виргилий подписал договор об аренде. И потом, близость большого вокзала действует успокаивающе на людей, страдающих клаустрофобией, а он как раз ей страдал.

Квартал нравился ему своей пестротой. В северной части десятого квартала много иностранцев (индусов, арабов, китайцев, африканцев). Это был наглядный тектонический сдвиг — разные языки, обычаи, запахи, кухня. Виргилий находил, что здесь царило особое оживление, пласты сталкивались, соединялись, наползали друг на друга, пейзаж то и дело менялся; в сознании всплывали то холмы, то овраги, то горы, то океаны. Квартал оказался довольно странным; среди свойственных ему аномалий особенно поражала одна — несметное количество магазинов для новобрачных и практически такое же количество магазинов, торгующих порнофильмами. Порнография и любовь — вот точный конспект устремлений человечества. Виргилий любил географический и фантасмагорический эллипс своей среды обитания.

Однако уже на глазах Виргилия произошли сильные перемены. Подрядчики и власти методически разрушали плоть города, перекрашивая, обновляя, перестраивая. Цены на жилье росли, бедняки перебирались в пригород или меняли квартиры на все более и более тесные. Ассоциации собственников требовали более ощутимого присутствия полиции и строчили петиции, направленные против проституток и бездомных. Порядок наступал на пятки.

Виргилий не разговаривал ни с соседями, ни с продавцами на своей улице; жизнь квартала и народные гуляния нисколько его не прельщали. У него не было ничего общего с другими двумя миллионами жителей. Они его игнорировали, однако город целиком принадлежал ему; он просто мирился с их существованием. Собственники, подрядчики, нотариусы, агенты по недвижимости, судебные исполнители были бессильны изменить что-либо: Виргилия нельзя было ни экспроприировать, ни изгнать. Он разгуливал как хозяин этих мест, бренча ключами от города. На скамейках проспектов, в парках, на мостах и в старинных зданиях, в сквере Леон и на острове Сен-Луи он чувствовал себя как дома. Он опирался на камни фонтана Сен-Мишель так, словно тот принадлежал ему.

Его друзья жили в десятом, восемнадцатом, девятнадцатом и двадцатом округах. Это был Париж, в котором протекали их будни, Париж их кинотеатров, их кафе и ресторанов. Там они еще могли питать иллюзии, что деньги не всесильны, хотя, продолжая снимать и покупать свои тесные квартирки, сами провоцировали рост цен за квадратный метр. Им, полунищим интеллектуалам до сих пор помогали родители; ведь даже если они работали, то в каких-нибудь театрах или музеях, снимали документальное кино или писали книги по искусству. Ни за что на свете они не назначили бы встречи в каком-нибудь из буржуазных кварталов Парижа.